Ужасающая неправильность того, что железка пронзает его, словно вертел, не воспринимается сознанием. Потому что это значит — спасения нет. Никто не явится на помощь в последнюю минуту. Ни Томаш, ни Реджина. И даже если кто-то вдруг остановит Водителя, все равно Сет истечет кровью, и с этим ничего не поделать.

Слишком поздно.

Он кашляет кровью.

Водитель подбирается ближе.

— Пожалуйста, — снова шепчет Сет, но силы быстро его покидают. А еще боль. Она не уходит, как ни повернись, и на какую-то страшную секунду он чуть не отключается совсем.

В глазах сгущается чернильная темнота…

…и Гудмунд берет его за руку в мире только для них двоих, и они смотрят телик — какую-то незапоминающуюся дребедень, — но Гудмунд взял Сета за руку — просто потому, что захотелось, — и они сидят рядом…

…и Гудмунд берет его за руку в мире только для них двоих, и они смотрят телик — какую-то незапоминающуюся дребедень, — но Гудмунд взял Сета за руку — просто потому, что захотелось, — и они сидят рядом…

Боль накатывает снова.

Драгоценные секунды упущены.

Он по-прежнему на тротуаре.

И по-прежнему насажен на вертел.

И истекает кровью.

И умирает.

А Водителю остается всего один скрежещущий подскок.

Он нависает над Сетом.

И никаких обнадеживающих звуков — не шевелятся Томаш и Реджина, не ревет мотор, никто не окликает Сета по имени и не торжествует победу.

Он один на один с Водителем.

Конец.

— Кто ты? — булькает Сет.