РоманыТриадастр 228
Светлый фон
Если бы я писал рассказ только о планокурах, я бы, несомненно, очень художественно и метафорично, очень развернуто и понятно показал, как забивают костыль, то есть как изготовляют специальную планокурскую папиросу. Что греха таить, я прежде так и сделал, но подумал и по линеечке зачеркнул написанное. А вот дам-ка я вам лучше схему забивания костыля, по пунктикам, а пунктиков не расшифрую: по-моему, получится забавно. Итак, вначале папиросу потрошат, затем папиросную бумагу почти полностью стягивают зубами с картонной трубочки, потом делают «пятку», а после осуществляют процесс под названием «пылесос»… Ну как? Уверен, к технологии вы уже относитесь уважительно – еще бы, такая тарабарщина терминов! «Да, – скажете вы, – но это сухо и неинтересно». Погодите! Сейчас всё будет.

Вернемся у чистому листу на табурете в уютной комнате. На листе теперь курганился табак, выпотрошенный из трех папирос, а Стас сидел рядом на корточках и готовился продемонстрировать, что такое «пылесос». Всё было готово, и приятель взял порожний костыль в губы, придерживая его пальцами, поклонился табурету, ткнулся в кучку бутафорского плана и стал сноровисто всасывать ее. Я лишь посмеивался: на долгом вдохе он осторожно клевал рыжую горку и чрезвычайно смахивал на курицу, а табак струился вверх по белесой трубочке. Постучав нижним концом костыля о табурет, он вновь наклонился и вновь… Когда костыль был забит, Стас скрутил фунтиком бумажку на его конце, поплотнее натянул гильзу на мундштук и поспешно вручил поделку мне: «На, сувенирчик, смотреть на него не могу!» Понятное дело: на обкурку денег нет…

Вернемся у чистому листу на табурете в уютной комнате. На листе теперь курганился табак, выпотрошенный из трех папирос, а Стас сидел рядом на корточках и готовился продемонстрировать, что такое «пылесос». Всё было готово, и приятель взял порожний костыль в губы, придерживая его пальцами, поклонился табурету, ткнулся в кучку бутафорского плана и стал сноровисто всасывать ее. Я лишь посмеивался: на долгом вдохе он осторожно клевал рыжую горку и чрезвычайно смахивал на курицу, а табак струился вверх по белесой трубочке. Постучав нижним концом костыля о табурет, он вновь наклонился и вновь… Когда костыль был забит, Стас скрутил фунтиком бумажку на его конце, поплотнее натянул гильзу на мундштук и поспешно вручил поделку мне: «На, сувенирчик, смотреть на него не могу!» Понятное дело: на обкурку денег нет…

И вот сейчас я сидел на ведре, покрытом таким же чистым листом, и ясно представлял, как бугайчик Леша, сидючи раскорякой, сутулясь, клюет с ведра измельченную травку. А он тем временем уже достал откуда-то костыль – точную копию Стасова, только настоящий, – и бережно огладил толстыми пальцами с обкусанными ногтями.