И не мешкая, сама задала вопросы; выслушав ответы, задала новые вопросы, вознегодовала, назвала вещи своими именами. Эта вольность речи прошлого века, эта смелая откровенность и даже яркий свет, заливавший комнату, из которой видна была долина, где раскинулся Париж, спасали Амели от всякого смущения. Наконец допрос окончился.

- Странные нынче девицы пошли! - сказала тетушка Патрико без малейшей иронии, уставив глаза в пол. Она о чем-то задумалась, потом прервала молчание: - Ну, давай сообразим, что теперь нам делать.

Старуха говорила уже совсем другим тоном и немного понизила голос. Она улыбнулась крестнице, желая ее ободрить. Исчезла обычная для тетушки Патрико решительность жестов - она осторожно, кончиками пальцев погладила круглую, покрытую пушком, но обманчиво прелестную щечку, ибо ее обладательницу природа заклеймила тайным уродством.

- Я сначала разузнаю, какие есть в Париже лучшие врачи... Не бойся ничего, - добавила она, когда Амели испуганно дернулась, - ты к ним не пойдешь и к себе не позовешь. Я устрою здесь консилиум, в своем присутствии, и хоть ноги мне уже не служат, но голова еще работает, так что доктора меня своими мудреными словами не проведут!

Было условлено, что об этом решении будут знать только они двое, и Амели успокоилась. С той минуты, как она отдала свою судьбу в руки тетушки Патрико, они испытывала чувство огромного облегчения, вызванное глубоким доверием к своей крестной, к тому же она не могла нарадоваться, что вернулась их былая дружба. Старуха и не подумала упрекать ее за прошлое, ей это было несвойственно, и поэтому в конце недели душевное состояние Амели настолько улучшилось, что она решилась подвергнуться осмотру врачей.

Их было трое, и тот, кто по своему преклонному возрасту и званию профессора возглавлял консилиум, избавил ее от мучительной исповеди. Сначала тетушка Патрико одна обстоятельно поговорила с ними; когда она велела позвать Амели, они уже знали основное, а обследование могло быть произведено лишь во врачебном кабинете. Профессор спрашивал пациентку только о некоторых обстоятельствах, о датах; говорил он непринужденно; это был старик с длинными волосами, не носивший ни усов, ни бороды, а только бакенбарды; на лацкане сюртука у него алела розетка ордена Почетного легиона величиной с круглую фишку для игры в лото. Он заявил, что такие случаи ему известны, что они вызываются неврозами и наука считает их излечимыми. Он говорил о душевном потрясении, о нервном шоке, о каких-то повреждениях и последующей спастической атрезии. Два других специалиста поддерживали мнение своего собрата и тоже употребляли медицинские термины; ученые слова порхали вокруг Амели, такие мудреные, что ей казалось, будто ее непосредственно они не так уж касаются, и даже старуха крестная, хотя и считала себя сведущей в этих вопросах, перестала что-нибудь понимать. Она задала главному доктору несколько вопросов на своем собственном языке и узнала тогда точный характер недуга.