- Ничего бы этого не случилось, - сказала она, ударяя ладонями по подлокотникам своего кресла, - если бы вносили меньше лицемерия в воспитание девушек!

Профессор сделал большие глаза, у двоих остальных лица выразили сдержанное одобрение. Тетушка Патрико не соблаговолила разъяснить свою мысль, которую она высказала как ученица Жан-Жака Руссо, а не как почитательница современной науки.

Был назначен день для исследования пациентки. Доктора не скрыли от нее, что эта процедура будет довольно болезненной и в день исследования ее к вечеру может даже лихорадить. Когда консилиум кончился, Амели и крестная, поговорив между собой, решили смириться и посвятить в тайну семейство Буссардель, - там уже начинали что-то подозревать. К тому же врачи дали понять, что на какой бы методе ни остановиться, надо будет пройти курс лечения, а он потребует немало времени. Столкнувшись с реальной действительностью, Амели так же, как и ее крестная, сочла невозможным приступить к лечению без ведома мужа и его родителей, вместе с которыми она жила, ей даже нужно было получить их согласие. Она с отвращением и стыдом думала об этой домашней гласности.

- Пустяки! - сказала тетушка Патрико. - Я тебя избавлю от первого объяснения. Привези ко мне свою свекровь под тем предлогом, что пора уж ей наконец со мной познакомиться, и я поговорю с ней.

- Спасибо, крестная, - сказала Амели и в конце концов расплакалась, закрыв лицо руками.

Два дня спустя она приехала с Теодориной Буссардель; тетушка Патрико имела обыкновение не откладывать в долгий ящик того, что решила сделать. Амели не присутствовала при разговоре двух этих женщин; на обратном пути в Париж свекровь, сидевшая в карете рядом с нею, держала ее за руку и говорила о всякой всячине.

- Дорогая, - сказала она, когда карета огибала Триумфальную арку, хотите, мы с вами пообедаем сегодня вдвоем у меня в будуаре? Мужья наши проведут вечер по-холостяцки, пойдут в ресторан или в клуб, а мы запремся и никого к себе не пустим. Если кто-нибудь заедет, велим сказать, что мы нездоровы. Как вам нравится моя программа? - добавила она улыбаясь.

Амели дала себе слово "не хныкать", но тут ей пришлось сделать паузу, а когда она ответила, голос ее дрожал:

- Я так вам благодарна за ваше дружеское отношение.

- Да ведь вы сами знаете, Амели... - тихо сказала ей свекровь, конечно, знаете, что и мне дорога ваша дружба.

Теодорина Буссардель приближалась к пятидесяти годам, и это совсем не красило ее. Фигура у нее расплылась, как у всех женщин критического возраста в ее кругу. Материнство, отсутствие физических упражнений и ухода за собой, изобильные долгие трапезы, характер тогдашних женских мод, а может быть, и привычки, порожденные богатством, оцепенение в атмосфере благоденствия превращали жен буржуа в эту пору их жизни в грузные, медлительные существа с тучным дряблым телом. Они не употребляли ни кремов, ни пудры, не старались избавиться от жирного глянца кожи, красных жилок или желтых пятен: считалось, что к "притираниям" прибегают только распутницы; пушок, некогда украшавший их лица, с годами становился жесткой щетиной и окончательно лишал этих матрон женственности. В молодости все они отличались друг от друга цветом волос, цветом лица, большей или меньшей красотой, живостью и своим характером, а лет через двадцать все становились схожими между собою, и только годам к шестидесяти, потеряв свою толщину, делались приятными старушками. Это временное безобразие, которого они, по-видимому, не боялись, как будто служило подтверждением того обстоятельства, что в их среде на девушках женились не из-за суетного внешнего очарования и что жизнь женщины здесь не кончалась, как в высшем свете, у рокового предела, то есть в тридцать лет. Все женщины в семействе Буссардель принимали этот тяжеловесный облик в осеннюю пору своей жизни: Теодорина, ее невестка Лора - жена Луи Буссарделя и золовка - Жюли Миньон, которая была в молодости так изящна и смогла лишь отсрочить свой упадок, не говоря уж о толстой графине Клапье. Рамело когда-то так хорошо акклиматизировалась в семье своих друзей, что под конец жизни стала грузной старухой; только тетю Лилину спасало от тучности ее затянувшееся девичество; а стройную Лидию смерть унесла в расцвете красоты.