Когда Соню с ребенком все же увезли из «Метрополя» в больницу, многие стали восторгаться Эскиным, который и принимал у Сони роды, соединив между собой несколько стульев.

В особенности очень многих восхитило, с каким мужеством Эскин зубами отгрыз у ребенка пуповину, а затем обернул его кричащее тельце в несколько салфеток, передав в руки изумленному Амулетову, который неожиданно назвал Эскина отцом ребенка.

Многие стали придавать фразе Амулетова чисто символическое значение, а рыдания невесты, а затем и жениха разъясняли за столом шепотом как особый эмоциональный взрыв радости, вызванный неожиданным рождением ребенка.

Так или иначе, все успокоилось, и свадьба продолжалась.

Правда, к изрядно опьяневшей от счастья Лулу подошли двое человек в штатском и аккуратно пересадили ее на другой конец стола, где она безрезультатно пыталась составить компанию матери Эскина с ее «любимым учеником», который все же оставался верен своей «любимой учительнице».

О чем думал в эту минуту Эскин сказать трудно, однако он был абсолютно уверен, что его серое вещество ничего общего не имеет с мозгом.

Давно пришедшая в себя Алла безумно вцепилась в его губы, и так долго их слюнявила и кусала, что гости были вынуждены на протяжении часа орать «горько!», чтобы не показаться неучтивыми. Чтобы сгладить сей конфуз, Иван Иванович быстро объявил танцы, однако и танцующие гости еще долго орали «горько!», пока Алла как насытившаяся пиявка не отпала от Эскина.

Только теперь гости, внимательно изучавшие до этого исцарапанное горным Кавказским хребтом лицо Эскина, стали лукавым шепотом высказывать совсем другие предположения. «И что им от нас надо, – думал измученный свадебным застольем Эскин, – ведь разойдутся кто, куда и все! Никакой памяти!»

Неожиданно Эскин открыл в людях умение быстро забывать старое, погружаясь в совершенно новое.

Благодаря этому умению наука превзошла себя, каким-то непонятным образом соединившись с религией, с душой человека, которая до этого играла роль немого и глухого зрителя.

– Вы уж извините мою дочь, – шепнул Эскину Иван Иванович, отозвав его в сторону, – честно говоря, я и не подозревал, что она такая садомазохистка!

«И почему он лезет не в свои дела, – подумал с неприязнью Эскин, – привык командовать людьми?! И плодить вокруг себя одни усмешки! Ах, эта правильная… чудненькая власть!»

– Все же я хотел бы услышать ваше мнение, – не отставал от него Иван Иванович.

– О чем?! – удивился Эскин.

– О моей дочери?!

– Ваша дочь – само совершенство!

– Н-да, – загадочно пробормотал Иван Иванович и отошел от него как от неизлечимого больного…