– Здоро́во, Синицына! Чё делаешь?

– В музыкалку собираюсь, – честно призналась она, так как, кажется, мозг тоже высох и тоже ворочался в черепной коробке здоровой неповоротливой тряпкой.

– Прикольно, – хохотнул Истомин. – Чё завтра после уроков делаешь?

Она запнулась. Завтра они во вторую смену учатся, и, по-хорошему, ей ещё на репетицию успеть. Но язык с мозгом уже реабилитировались:

– Ничего.

– Круть, – опять хохотнул Истомин. – И не планируй. В кино пойдём.

Сердце сделало тройное сальто назад, с четверным тулупом. Если вообще бывает такая комбинация в фигурном катании.

– Ты меня в кино приглашаешь?

Истомин издал звук, больше похожий на хрюканье, чем смех:

– Типа того. После химии сразу не убегай, ага? Буду ждать тебя у выхода. Ну, бывай, Синицына.

И нажал «отбой».

Внутри всё клокотало. Щёки загорелись румянцем, уши, кажется, светились от счастья. Срочно позвонить! Рассказать! Прокричать!

Но – кому?

Эту тайну она будет лелеять как младенца. Она не позволит в ней копаться, оценивать, сомневаться.

Это её личное пространство. В котором она – не очкастая дура, а королева. И у неё завтра свидание с парнем её мечты!

Она бросила в портфель ноты, что-то и как-то играла на репетиции. Кажется, хормейстер осталась ею недовольна – она заметила её укоризненное поглядывание из-за круглых как у стрекозы очков, – и весь вечер и утро следующего дня провела как во сне.

– Даш, тебя ждать? – с урока химии она собиралась усиленно медленно, проверяя каждую тетрадь, и Машка нетерпеливо топталась у выхода из кабинета. – Ты копаешься, а мне на автобус надо.

Даша встрепенулась:

– Ты иди, Маш! Я не могу тут кое-что найти, – и рассеянно повела плечами, снова увлечённо копаясь в недрах школьной сумки.

Афанасьева недовольно рыкнула и помчалась по коридору.