На дно балки уже кубарем скатывались немцы и, как крысы, карабкались по крутому склону к саду.

— Гранаты к бою! — исступленно кричал бегущий за Андреем младший лейтенант.

Но у бруствера в окопе будто выросла фигура Федора Кузьмича. Андрею хорошо было видно его лицо, искаженное ненавистью.

— Не пущу, ироды! Не пущу! — точно одержимый, кричал старик, бросая одну за другой гранаты.

Что-то стукнуло Андрея в правое плечо. Падая, он заметил, как покачнулся садовод я медленно осел на землю.

Мимо Семушкина бежали и бежали бойцы.

— Наши, братцы! Наши! — кричали они, победно размахивая в воздухе пилотками.

Краснозвездные ИЛ-2 на бреющем полете преследовали врага и клевали его свинцом.

Сознание вернулось к Андрею, когда бой уж затихал на другой стороне балки. Андрей подполз к Федору Кузьмичу. Старик был жив и пытался на локте приподняться. Но из его простреленной шеи хлынула кровь. Судорожно ловя ртом воздух, он снова упал навзничь.

— Умираю, сынок, — прошептал Федор Кузьмич бескровными губами. — А она, может, уст… — не договорив, он дернулся несколько раз всем телом и вытянулся.

— Папаша, да как же так? Папаша! — тряс его Андрей. Потом взял садовода на руки и понес.

Всюду валялись вырванные с корнями деревья. Еще живые, изрубленные осколками, они цеплялись за его окровавленную гимнастерку искалеченными ветвями, плакали сочащейся сердцевиной, словно молили о помощи. Андрей все убыстрял и убыстрял шаги в неодолимом стремлении увидеть маленькое курчавое дерево у колодца, о котором говорил старик.

— Должна уцелеть… Обязана, — упорно твердил он сквозь стиснутые от боли зубы и бежал с мертвым телом садовода на руках.

В нескольких шагах от колодца Семушкин остановился: устало шелестя изорванными листьями, яблоня упрямо тянулась к первым лучам солнца, и на ее омытых красным восходом еще слабых ветках наливались жизнью первые золотистые плоды.

— Уцелела ведь!.. — точно не веря своим глазам, Андрей подошел еще ближе, и его запекшиеся губы задрожали:

— Слышишь, отец, стоит. Уцелела-таки!