Все это время, с момента возвращения в Москву, он жил на положении отпускника и во всем чувствовал себя так, как мог бы чувствовать демобилизованный воин. Не просто солдат, а именно воин, который хорошо повоевал и прослужил в армии бо́льшую половину своей жизни. И несмотря на то что перевода на научную работу — своего рода «демобилизации» — добивался по собственному желанию на протяжении нескольких лет, входить в новую колею, оказывается, было ему не так и просто. Ведь прослужил он там, «на передовой» (так мысленно, про себя, окрестил он свою дипломатическую службу), свыше тридцати лет.

Он, собственно, и пришел в дипломатию с войны, пускай и сравнительно локальной. А тут началась большая, настоящая, мировая война. И с ее началом Андрей почувствовал себя на дипломатической службе как на войне. А о демобилизации на войне, как известно, уже не думают. К тому времени Андрей успел по-настоящему втянуться в работу, испытывая истинное увлечение, даже азарт боя. Особенно на первом этапе войны, в далеком Китае, когда порой приходилось чувствовать себя почти оторванным, почти изолированным от связей с Родиной и вынужденным принимать особенно важные и ответственные решения лишь небольшим коллективом советских сотрудников, а то и лично, по усмотрению собственной совести. Работать было до невероятности сложно: почти постоянное нечеловеческое напряжение, огромная ответственность, острое, невыносимо острое ощущение одиночества, оторванности от отчего дома — родной, ведущей упорные бои с врагом и истекающей кровью страны. И тогда, в условиях почти полной изоляции, в окружении чрезвычайно сложном и почти сплошь враждебном, именно и спасала, более того — даже как-то скрашивала жизнь, придавала силы и для самой службы наука, синология, условия для занятий которой, может быть, именно своими неимоверными трудностями были или казалось почти идеальными. Ибо чем труднее, острее складывались условия дипломатические, тем все больше, глубже, совершеннее нужно и необходимо было знать, — следовательно, ежедневно углублять свои знания, изучать окружение, в которое попал в силу обстоятельств и в котором вынужден был жить по крайней мере несколько лет. А материал — живая жизнь народа чужой страны, пусть и с определенными ограничениями, литература почти в неограниченном количестве были всегда, ежеминутно под рукою, использовались тщательно и целенаправленно. Теперь он имел право испытывать и испытывал себя как научного работника именно войной. Теперь война… Теперь вообще на первом плане одна лишь война, а все остальное постольку, поскольку оно касается войны. Только война и только победа. А вот уж тогда, когда закончится война, когда придет вожделенная победа… Вот тогда он, отвоевавшись, обязательно уже демобилизуется и возвратится к мирному труду, в науку. Тем более что и диссертация, его кандидатская диссертация, перед самым началом войны была уже, собственно, завершена и лишь ждала своего времени. И если уж забегать вперед, дождалась! Дождалась значительно раньше, чем думалось…