Сколько времени прошло с той ночи? — думал он теперь, шагая рядом с Ваней по Каля Викторией. Прошло четыре дня, а ему все еще стыдно и все еще кажется, что противное ощущение тошноты, которое он тогда испытал, может вернуться. Он пристально посмотрел на Ваню, на его смуглое лицо с черными, всегда расширенными глазами и подумал, что тот, наверно, никогда ничего подобного не испытал. «Да, пожалуй, так, — думал Долфи, — хоть он и любит книги и даже интересуется разными точками зрения, совсем как я, только не в этом дело. Вот именно, не в книгах тут дело, а в чем?..»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вопросы Менгена раздражали священника англиканской церкви. Менген любил ходить взад и вперед по комнате и задавать вопросы, хоть он и был застенчивым, хрупким юношей с испуганным выражением лица и слабым детским голосом. Он родился и воспитывался в Англии, теперь он считался помощником священника англиканской церкви в Бухаресте и все еще не мог привыкнуть к этому городу. Многого он здесь не понимал, многое пугало его и вместе с тем вызывало любопытство, и он засыпал вопросами старого священника, который вовсе не был старым — вряд ли ему исполнилось тридцать пять. Маленький, коренастый, с большой курчавой головой, с твердо сжатыми губами, изобличающими удивительную непреклонность духа, священник казался значительно старше своих лет. Священник сидел на жестком вертящемся стуле у раскрытого окна, у него были глаза фанатика, но теперь они смотрели в темноту с выражением усталости и грусти. Вопросы Менгена вывели его из обычного равновесия, они будили воспоминания, а воспоминания — мука, от которой существует даже молитва. Священнику англиканской церкви в Бухаресте она никогда не помогала.

В церковном саду осторожно трепетали листвой деревья, священник их не видел, в черном квадрате окна ему все время мерещились далекие и все еще четкие картины пережитого, они казались ему не менее реальными, чем нынешняя ночь и этот беспокойный юноша, продолжавший шагать по комнате и задавать вопросы.

— Не знаю, — сказал священник. — К сожалению, я ничего не могу вам сказать по поводу последних событий — я об этом не думал. По правде говоря, меня не очень-то интересует, что случится после прихода Красной Армии в Бухарест…

Менген посмотрел на него с удивлением и зашагал дальше.

«Наверное, он считает меня сумасшедшим, — подумал священник, — но если я сумасшедший, то был им всегда. Если я сумасшедший, то был им уже с детства, когда выводил из себя учителей и лез в драку с каждым, кто был старше и сильнее меня. Зачем я это делал — ради забавы, ради посрамления сильных, ради справедливости? Что знал я тогда о справедливости? Отец всегда толковал о справедливости, он был зачинщиком всех беспорядков в нашем городе и твердо знал, против чего бунтует, а я? В десять лет я уже был весь покрыт ссадинами — следами драк и бестолковых проделок, за которые мне всегда доставалось, потому что я всегда дрался один против десятерых. Отец меня защищал, он даже гордился мною и говорил, что я революционер — сын революционера. Что знал я тогда о революции?