— Какие теперь машины. Поезжайте поездом. Электрички еще должны ходить.

И будто в подтверждение его слов, вдалеке прогудела сирена электропоезда и послышался перестук колес. Опять сверкнула молния, осветив и Анну Петровну, и Кирюхина, и калитку. Совсем близко, заглушив шум поезда, гулко, словно железная бочка по камням, по небу прокатился гром.

— Очень болит? — спросил Кирюхин.

— Очень. Я боюсь, не перелом ли это.

— Ну уж перелом, — сказал Кирюхин, выходя за калитку. — Пойдемте, я погляжу.

Откинув с Андрюши одеяло, Кирюхин поглядел на его распухшую ногу и, ничего не сказав, стал снова кутать Андрюшу, потом поднял его на руки и понес к двери, бросив на ходу Анне Петровне:

— Деньги на проезд не забудьте.

И вновь, как только спустились с крыльца, душная, тяжелая темнота окружила их. В природе, казалось, все притихло и успокоилось, когда над самой их головой страшно ударило и пошло гулять по небу, раскатываясь, треща, грохоча и ухая, что-то тяжелое, огромное, ощутимо круглое. Сверкнула молния, раз, другой, и за первым треском последовал второй, но совсем иной, уже не круглый, а длинный, словно разорвали полотнище коленкора. И после этого в том месте, где разорвали, хлынул отвесный, сильный ливень.

На станции, куда они пришли, плохо освещенной фонарями, залитой дождем, было неуютно и пустынно. Здесь они узнали, что последний поезд в ту сторону, куда им надо было ехать, отправился полчаса назад, а движение других электричек приостановлено до утра из-за ремонта путей.

Анна Петровна в изнеможении присела на скамейку.

— Боже мой, какая тяжелая, трудная ночь! — в отчаянии проговорила она и заплакала.

— Ничего, — виновато сказал Кирюхин. — Можно пешком. Вы пешком идти сможете? Тут всего четыре километра.

Он положил рядом с ней Андрюшу, поправил на нем сбившееся одеяло и, приговаривая: "Вот сейчас все будет хорошо, сейчас мы и дальше пойдем", снял с себя пиджак, обернул им Андрюшу поверх одеяла, поднял мальчика на руки и пошел к краю платформы.

Дождь все лил, и было слышно, как он шумит по придорожным кустам и деревьям. Идти по шпалам было очень трудно, Анна Петровна то и дело оступалась, но не замечала ни дождя, ни вымокшей одежды, ни плохой дороги. Мысли ее были заняты Андрюшей, тем несчастьем, которое случилось с ним, его болью. Не обратила она внимания и на то, как тяжело, сипло, с натугой дышит Кирюхин. Ее только раздражало, что он все чаще начал останавливаться. Сделает сотню шагов, остановится, словно для того, чтобы послушать, как шумит дождь, и опять не спеша тронется в путь. А ведь надо было как можно скорее попасть в больницу, помочь Андрюше, облегчить его страдания. И не знала она, что Кирюхин едва идет, что его мучает астма, что в груди его беспрерывно жжет, словно там ворочают раскаленной кочергой. Не знала она и того, как трудно живется ему. Оба сына Кирюхина, офицеры, погибли, как было сказано в извещении из райвоенкомата, "при исполнений служебных обязанностей", а несколько месяцев спустя, после того как пришла похоронная, померла жена. Кирюхин был убежден, что померла она не от рака легких, как утверждали врачи, а с горя.