С горя, считал он, и астма завелась у него, из-за которой пришлось бросить работу на заводе, где он почти тридцать лет простоял возле мартеновских печей, где теперь сталеварами и мастерами — сплошь его ученики. В огороде он копался с утра до вечера потому, что был убежден: если ничего не станет делать сегодня, не станет делать завтра, то послезавтра тоже помрет. Помирать же ему не хотелось.

Ничего этого Анна Петровна не знала.

Наконец впереди показались тусклые огни станции, Кирюхин стал спускаться с насыпи.

— Давайте за мной, тут ближе, — сказал он.

Они свернули вправо и по тропке, по лужам, по мокрой траве, миновав канаву, под дождем, который, казалось, и не думал униматься, вышли на булыжную мостовую. Скоро Анна Петровна стала различать силуэты деревьев, заборов, домов. Значит, начался поселок.

Но и здесь они шли долго, скользя и оступаясь в лужи, и Кирюхин к тому же раз пять останавливался, так что Анна Петровна, однажды не вытерпев, сказала с досадой:

— Да идемте же поскорее!

А вот и больница. Заспанная санитарка провела их в приемный покой, Андрюшу раскутали и положили на стол. Кирюхин стоял у порога, держа в руках мокрый пиджак, и не знал, что ему делать дальше: уходить или остаться. Хирург, занявшийся с Андрюшей, вскинул на Кирюхина глаза и отрывисто, словно допрашивая, спросил:

— Вы кто?

— Сосед, — ответил Кирюхин и прокашлялся.

— Я мать, — сказала Анна Петровна.

Она стояла среди комнаты в мокром платье с мокрыми волосами, на пол с нее натекла лужа, но она, как и на улице, ничего не видела и не чувствовала, кроме Андрюши, лежавшего на столе, Хирург, даже не взглянув на нее, ответил:

— Вы можете остаться.

Кирюхин после этого еще больше смутился и на цыпочках попятился за дверь.

Посидев в коридоре, отдышавшись, он отправился в обратный путь. Дождь перестал, в воздухе было влажно, по дороге он несколько раз останавливался, чтобы унять боль в груди, и, когда она отступала, трогался вновь. Уже брезжил рассвет, придорожная трава была унизана каплями дождя. Очистившееся от туч небо было светло-голубого цвета, постепенно зеленея к востоку, к тому месту над землей, где скоро должно было взойти солнце. Покой и умиротворение царили вокруг. Все в природе отдыхало, и хотелось думать о чем-нибудь хорошем, например, о том, что хирург, наверное, уже принял меры и нога у Андрюши перестала болеть.

Дома, чувствуя легкий озноб, он переоделся в сухое белье, лег в постель и, чтобы поскорее согреться, укрылся одеялом с головою.

Проснулся Кирюхин поздно, в одиннадцатом часу, на улице ярко светило солнце, и о вчерашнем ненастье не было помину. Полежав, поглядев в потолок, он сказал себе со вздохом: