— Что значит — не умеем? И что значит — не дают? — заинтересованный, спросил Новоселов.

— А то и значит — не дают, потому что не умеем. Погоди, сейчас попробую объяснить попроще. Вот с этими же парами. Захару уже набили шишек и еще набьют, но он чистые пары сохранит, хоть, может, и не столько, сколько надо бы. Коновалов же искоренит их, разорит совхоз, зато два-три года в передовых походит. Как же — враг чистых паров, борец за передовую агротехнику. Да еще, не дай бог, дождичек нынче ударит!

— При чем тут дождичек?

— А при том… Места у нас засушливые. Но раз в пять-шесть лет разверзаются хляби небесные. Климат, говорю, черт бы его побрал! У нас и зимами снегу — взаймы не дадим, но как найдет этот год — валит и валит, точно из прорвы. А целое лето — дожди хлещут. Случись, повторяю, нынче такое — все газеты закричат: вон сколько влаги, правильно вопрос о чистых парах ставится, молодцы Коноваловы, позор Прохоровым! А что правильно? Это, во-первых, не влага, а вода. А, во-вторых, — следующее пятилетие, как закон, засушливое. Ржи не посеем, что, извиняюсь, жрать будем? Так вот, спрашиваю, умеем или не умеем хозяйствовать?

Новоселов промолчал.

— Или вот еще пример. Сейчас вовсю Рязанская область гремит — за год чуть не вчетверо увеличили там животноводство, государству мяса сдают три годовых плана. Так?

Бугров поднял голову, поглядел на него, Новоселова, исподлобья, словно хотел проколоть насквозь.

— Чего же ты молчишь — так или не так? — сурово Переспросил Бугров.

Новоселов только пожал плечами. По совести, он недоверчиво относился к великой газетной шумихе, поднятой вокруг Рязанской области, но сказать об этом Бугрову не решился.

— А как вы сами относитесь к планам и достижениям рязанцев? — глупо спросил в свою очередь он. Что вопрос глупый, Новоселов почувствовал сразу же. Он еще не договорил, а Бугров уже печально качнул головой. Отвернувшись, глухо сказал:

— Нет, Иван Иванович… Не хватит, однако, у тебя мужества извиниться перед Денисом. Да еще в газете…

Он, Новоселов, безмолвно сидел перед Бугровым, как школьник, не ответивший простенького урока перед учителем.

— Видишь ли… — промолвил он и остановился, не зная, что говорить дальше. Но Бугров пожалел его и заговорил сам:

— Видишь ли… — и в голосе Бугрова явно проскользнула насмешливо-хитроватая интонация, — к рязанским планам мы, в конкретности я вот, отношусь и так и сяк… Я в Рязани не был, тамошних условий и положения не знаю. Может быть, надо им в ноги кланяться, если… если научились так хозяйствовать. Но ведь погляди, что получается… Наша область тоже нынче взяла два годовых плана по мясу. План разверстали по районам, район — по колхозам и совхозам. Нас заставляют сдать три годовых плана. Три! У вас, говорят, животноводство сильное, кому, как не «Красному партизану», пример показать! Ты понимаешь, Иван Иванович, что это значит? Где у нас такие возможности? За область, опять же, не знаю, а нам этот план — гроб с крышкой. Коров, что ли, вырубать? — Голос Бугрова все креп и креп, наливался злостью. — Можно, конечно, и коров… Можно весь молодняк на мясокомбинат отправить. Таким-то образом можно пять планов выполнить в один год, можно — шесть. А потом что — по миру идти? Это что — умеем или не умеем хозяйствовать?