Таким образом, число погибших, раненых, травмированных, пропавших без вести и дезертиров, наверняка превышает учтенных 13 161 человек. На погибших приходится 27 %, на раненых — 47 %, а всего на погибших и раненых приходится 74 % потерь (9685 бойцов). Из остальных категорий надо упомянуть 450 пленных. О них неохотно говорят из-за предубеждения, что любой плен — бесчестие. В сербской практике пленного воина всегда считали полупредателем и непатриотом. Попавших в плен в 1941 году солдат и офицеров бывшей югославской армии до сих пор упрекают в трусости и нежелании бороться. В ЮНА учили, что солдат, а тем более офицер, не должен сдаваться, что нет безвыходных ситуаций, лучше совершить самоубийство. Да и сами солдаты и офицеры САК предпочитали смерть хорватскому и мусульманскому плену, знали, что их ждет. Поэтому пленение, если оно и было, нельзя рассматривать как проявление трусости. Скорее трусами можно считать тех, кто ничем не помог окруженным частям, обрекая их бойцов на пленение. В сербской истории перекладывание вины на тех, кто попадал в плен, часто использовалось для того, чтобы оправдать правителей и высшее командование, тех, кто отвечал за армию на войне.

В категории «пропавших без вести» и дезертиров в САК было 3 026 человек или 23 %, что превысило численность других групп — погибших, раненых и пленных, но они не понесли никакой ответственности за проявленное бесчестье. К сожалению, дезертиры и недостойно «пропавшие» имеют те же права, что и воевавшие, погибшие и раненые на той войне.

Гибель и ранения бойцов стали ужасным ударом для их семей и близких. Мирились с трагедией лишь немногие, но патриотически настроенные родители надеялись хотя бы на внимание и уважение, для них это было важнее материальной помощи. К сожалению, военные и государственные власти этого не понимали или относились безответственно. Множество примеров подтверждают высокомерное и негуманное отношение военных и гражданских властей к пострадавшим. Характерно письмо одного отца погибшего солдата начальнику Генштаба ВС СФРЮ генералу Благое Аджичу. Его написал Йован Плавшич из Голубича под Книном, 27 октября 1991 года:

«Уважаемый генерал, если Вы до сих пор не получили мое письмо, которое я Вам отправил ранее и в нем написал о нашей трагедии, то хочу Вам еще раз его повторить. Наш Горан, наша гордость, вступил в ЮНА как доброволец для защиты нашего народа и государства и 29.09.91 отдал за них свою жизнь. Вырвали его из наших объятий боевики Туджмана. Ранили его 4-мя пулями, но, что нам еще тяжелее, добили его. Тяжело мне говорить об этом, но его зарезали! Мы гордимся им, он пал как солдат, герой и награжден Орденом за храбрость Президиумом СФРЮ. На его призыв откликнулся и я, его отец, доброволец. Я не пал духом, но вопреки своему огромному горю, вернулся в свою часть, в санитарный батальон. Одел форму с огромным желанием, сердцем люблю ЮНА. Пока голова на плечах, форму не сниму. Прошу принять меня в ряды ЮНА на действительную службу как можно скорее и этим хоть как-то облегчить мою боль. Товарищ генерал, думаю Вы меня поймете и примете в ЮНА как активиста. Генералы Вукович, Младич, как и другие офицеры Книнского корпуса, всегда уделяют мне время для разговора и проявляют большое понимание, за что я им весьма благодарен. Товарищ генерал, наш дом и семья в такой печали и в таком горе, потеряв цветок, не встретивший своего 21-летия. 15.10.1991 вместо торжества дня рождения мы ему зажгли свечу. Приглашаем Вас приехать в наш дом и посетить могилу нашего ребенка Горана, где 10.11.1991 года отметим 40 дней. Поэтому, товарищ генерал, надеемся, что Вы отзоветесь на наш зов. Наш сын награжден Орденом за храбрость Президиумом СФРЮ. Товарищ генерал, ждем Вас 10.11.1991 года в нашем доме. Когда увидим Вас, увидим и нашего Горана. Мы очень ждем, что Вы свяжетесь с Книнским корпусом. У меня чин ефрейтора, заслужил ли я большего — в Вашей компетенции.