Он помнил каждую минуту последних дней вместе. Знак тревоги тогда словно висел над всем, что было вокруг. Болезнь - неожиданная, неправильная, ненужная - вползла в их жизнь, заполнила ее до отказа. Он долго не хотел соглашаться на операцию. Почему-то сама мысль, что его жену станут резать, пусть даже во благо, претила ему. Но она приняла эту напасть, как и все в жизни, с терпением и спокойствием. Значит, так надо! Так когда-то давно приняла она замужество, решенное родителями; решенное без нее. Так принимала все, что посылала жизнь с ее непутевым Додиком. Приняла и это.

Долгих пятьдесят два года отмерила им судьба вместе. Разное было. Но было главное - семья. Не потому, что так говорили старшие, не потому, что так учили мудрые Книги - просто она любила его. Любила безоглядно. За что? Тут и не скажешь. За их первую ночь в той, совсем уже далекой юной жизни в Бобруйске. За их первые долгие вечера в съемной петербургской квартире при желтом свете настольной лампы. За уют их дома, где бы этот дом ни находился. А может быть за его жесткую ладонь, которая всегда оказывалась рядом, нежно, но крепко сжимая ее ладошку. А может за что-то другое. Или ни за что... Да и не любят 'за что'. Просто любила и все. Где-то совсем в глубине души сидела непоколебимая уверенность, что он, ее Додик, сумеет вытянуть ее из любой беды. Так и было. За любовь он платил такой же неожиданной, но безоглядной, навзрыд, любовью.

В самый последний их день было как-то не по себе; да и не только ей. Все вокруг нервничали, старались реже попадаться друг другу на глаза. Тогда она смогла собраться, подавить страх. Муж помнил, как спокойно, уж слишком спокойно, она поговорила с сыном. 'Будто завещание проговорила', - пришло тогда в голову супругу, не привыкшему к многословию своей молчаливой жены.

Долго сидела с невесткой в дальней комнате дома. О чем говорили? И не узнаешь теперь; у женщин свои тайны. Вышли оттуда обе со слезами в глазах. Крепко прижала к себе внучат. Теперь понятно - чувствовала, что уходит, прощалась.

Тогда ему казалось, что все это немножко слишком. Обещали, что операция будет несложной, через неделю можно будет забрать больную домой. Уже когда подъехало такси, чтобы отвести ее в больницу, Роза подошла к мужу. Долго, непривычно долго смотрела она на него, вглядывалась в знакомые черты, потом вдруг припала к его груди. И сказала то, что не говорила никогда в прежней жизни: 'Я тебя люблю, Давид! Очень люблю!'

Не привычный к таким выражениям чувств, муж смутился. Почему-то стал проверять сумку с вещами - не забыли ли чего? Потом .... Потом крашенная грубой синей краской дверь в хирургическое отделение закрылась, уводя от него его Розочку. Навсегда.