Это было для меня самое мучительное — полоскать белье примороженными больными руками, адовая мука, а не стирать самой было невозможно…
Дни шли, положение мое становилось все более и более критическим, придирки и наблюдения Домового Комитета (по существу, надзирающее око ВЧК. —
Зачастую я вставала ночью проглотить хоть стакан воды или погрызть сырой морковки, чтобы заглушить щемящий голод… Тоскливо было отсутствие освещения… зачастую электричества частным лицам вовсе не давали, обыкновенно оно горело с 10 до 12… Впрочем, были ночи, когда электричество блистало вовсю — это в те зловещие ночи, когда производились обыски и аресты. Все это знали, все трепетали, измученные и издерганные… Но в ночи мрака было тоже жутко…
С марта 1920 года в жизни моей началось новое осложнение. В газетах промелькнула фамилия Главнокомандующего Вооруженных Сил Юга России генерала Врангеля (как я уже сказала выше, моего сына)… Все стены домов оклеивались воззваниями и карикатурами на него…
Вид обывателей, помимо фантастического облачения, обращает на себя внимание болезненным отпечатком на лицах. Физиономии у всех одутловатые, с мешками под глазами, с восковым налетом. В духовном смысле положительно опустились — вопросы желудка на первом месте…
Большинство стало раздражительные, издерганные и затравленные. Все поголовно страдают беспамятством…
Масса выдающихся и общественных деятелей погибли от расстрелов и голода. О расстрелах скопом всем известных видных деятелей кадетской партии, объявленных вне закона, повторять не буду, это отошло уже в историю… (выделено мною.