«Мы готовы были себя заковать в цепи ради освобождения пролетариата. Разве мы задумывались над своим собственным счастьем (главным условием работы Треппера в советской разведке было совершенное отсутствие какой бы то ни было платы или вознаграждений — ни рубля, ни цента за риск и смертельное напряжение многих лет. — Ю. В.)? Мы мечтали, чтобы история наконец перестала двигаться от одной формы угнетения к другой… Мы стремились к коммунизму именно потому, что наша юность пришлась на пору империалистического варварства.

Но если путь оказывается усеянным трупами рабочих, то он не ведет, он никак не может вести к социализму… Сталин, этот великий могильщик, ликвидировал в десять, в сто раз больше коммунистов, нежели Гитлер.

Между гитлеровским молотом и сталинской наковальней вилась узехонькая тропка для нас, все еще верящих в революцию. И все-таки вопреки всей нашей растерянности и тревоге, вопреки тому, что Советский Союз перестал быть той страной социализма, о которой мы грезили, его обязательно следовало защищать. Эта очевидность и определила мой выбор…»

Что ж, остается лишь преклонить голову перед памятью таких людей.

На двери гестаповской камеры, где содержали Треппера, было написано: «Особый заключенный». Это можно сказать и о нашем Отечестве. Вскоре после Октября семнадцатого оно все, до последнего клочка земли, до каждого человека из десятков и десятков миллионов, стало «особым заключенным», лишенным всякого подобия свободы.

Вся страна целиком — «особый заключенный». Свою исповедь Треппер завершает страстным монологом. Это и прощание с жизнью, это и напутствие всем, кто будет жить после, и живая, не смиренная близкой смертью мысль. Мысль Человека.

«…И еще несколько слов: я принадлежу к поколению, ставшему жертвой мировой истории. Люди, которые в ходе Октябрьских боев присягнули коммунизму, которых понес вперед сильный ветер революции, не могли даже подозревать, что спустя десятилетия от Ленина не оставят ничего, кроме его забальзамированного тела на Красной площади. Революция выродилась, и мы присутствовали при этом.

Через полстолетия после штурма Зимнего дворца, после всех «отклонений», после преследований евреев, после того, как Восточная Европа была «приведена в норму» этой насильственной системой, кое-кто еще решается толковать о социализме!

Но разве этого мы хотели?..

Мы хотели изменить человека и потерпели неудачу… Наше поражение запрещает нам давать уроки другим, но поскольку история наделена слишком большим воображением, чтобы повторяться вновь, то нам все же дозволено на что-то надеяться.