Иконные доски с мазками красок, взывающие к камню душ, Добру и вере в любовь.

И горстка людей под ногами, всегда горстка… истоптанная в кровь…

И там, где вечная чернота, вихри, огни комет и звезд, где по замыслу Господню и находится вместилище душ, миллиарды, несчетные триллионы бывших людей, обратив к земле бестелесные лица, напрягают уста, рвут пространство криками дни, годы, тысячелетия, а мы не слышим!

Они в смертном исходе своем познали смысл, сверкнул он вдруг ярким огнем, ударом молнии, все осветил на миг и все сделал ясным (потому что это — смертный миг). И несметным криком они называют все слова, дабы мы прозрели, сберегли и уложили в ладони каждый миг бытия, но… крик не долетает, а сами мы БЕЗ СМЫСЛА.

Такова воля Божья. И кричат они из огня комет и звезд о самом сокровенном — о смысле каждого дня, — а мы… Мы не слышим. Мы заняты — и не слышим. Мы творим свой тараканий бег… Да какой бег? Шествие к вечной черноте и вихрям. С капиталами, похотью, властью, а… ничтожные, нищие, жалкие…

И в этом тоже умысел Господень. Ведь в таракана и крысу каждый превращает себя сам. И это Господь и сделал великой загадкой жизни.

Не Ленин был злодей, не его просвещенная гвардия и не Дзержинский (Сталин, пожалуй, убийца не по обстоятельствам, а по призванию), но их утопия предполагала для своего воплощения кровь и муки народа. И эти непорочные, непреступные по натуре люди лили кровь, казнили, гнули к земле целый народ, сея на десятилетия вперед горе и разрушения.

Именно из необходимости утопии гигантским всесоюзным упырем взрос невиданный в истории человечества карательный орган: ВЧК-КГБ. А за ним взросли и суды без суда (голые расправы), и милиция (всегда, в любом случае правая), и сбоку — неохватной самостоятельной величиной — коммунистическая партия: огромный политический и духовный надзиратель над всем народом, главная опора утопии и зла, вечный заявитель на диктатуру. И партия эта — из народа, всех его слоев, плоть от плоти народная. Это горькая, страшная истина, даже не истина, а какое-то проклятие, ставшее судьбой народа — он своими руками возводит для себя одну огромную тюрьму, казенный тюремный двор без конца и начала.

Как еще раз не вспомнить слова Струве, столь убедительно подкрепленные письмами умирающего Короленко:

«…В революции, в самом ее ядре, гнездилась зараза контрреволюции, которая до последнего своего издыхания будет кичиться наименованием революции. Под каким наименованием погромная зараза будет раздавлена, совершенно неважно. Раздавлена же и выжжена из русской жизни она должна быть во что бы то ни стало».