18
18
Михаил Александрович встретил Ивана за воротами, на виду у всей конторы, как будто нарочно показывал, что они с Иваном — друзья.
— Идти? — Иван кивком указал на второй этаж и направо, где располагался председательский кабинет.
— А Марья знает об этом?
— Нет, Марье не говорил. Рановато, сберегательные книжки у меня с собой. Десять тысяч, которые останутся, — Марьины. Все честь по чести.
Иван полез в карман за сберегательными книжками, но Михаил Александрович остановил его: не надо.
Взявшись за ручку двери председательского кабинета, Иван глубоко вздохнул, и на душе вдруг стало светло и чисто; и так же было светло и чисто в председательском кабинете, и председатель сидел за столом тоже светлый и чистый, в новом костюме, который был чуть-чуть подороже Иванова. Большой разницы сегодня между Иваном и председателем не было — так казалось Ивану.
— Георгий Алексеевич, ты, конечно, знаешь, зачем я пришел?
— Знаю.
Ивана обидел такой сдержанный и короткий ответ. Да Иван бы на месте Сухарева вылез из-за стола, первый бы протянул руку, сел рядом — и такой бы разговор завязался между ними! А он сидит, и хоть бы тебе что! Как будто каждый день по десять тысяч предлагают! Ивану вот никто лишнего рубля не дал! Ну ведь не богачи, а ни с какой стороны не подступиться! Вот время настало: ничем не удивишь!
— Деньги мы взять не можем, — проговорил Сухарев, как будто выплеснул на Ивана ушат холодной воды.
Иван даже привстал со стула.
— Как это не можете? Ты, Георгий Алексеевич, здесь самый главный, все от тебя зависит.
— Без сельсовета ничего не выйдет, — сказал председатель.
С Ивана как будто камень свалился… Он даже пересел на другой стул — был уверен: теперь можно сидеть не только на другом стуле, а хоть на полу, хоть на подоконнике, и все у него пойдет хорошо!
— Ну, это, считай, вопрос решенный: у меня с Советской властью хорошие отношения, — сказал Иван. — Там же Илья Иннокентьевич председателем, бывший шангинский бригадир! Мы с ним дружно жили.
— Это хорошо, что дружно, — ответил председатель.
Иван считал вопрос с деньгами решенным, а Георгий Алексеевич опять ему размышление подкинул:
— Иван Захарович, я за тебя переживаю!