Ее академическое облачение все еще лежало там, где она его оставила. Теперь она взяла мантию и капюшон, свернула и прижала к груди, словно ища в них утешения. Выпускное торжество — трудный рубеж, который нужно преодолевать каждый год заново, — всякий раз выматывало ее до предела, и все же откуда эта щемящая боль, это мучительное чувство утраты? Глаза ее вдруг наполнились слезами, слезы потекли по щекам, и она зарылась лицом в душную черную ткань, пылая безмолвным неистовым протестом против неизбежной войны, скорбя о молодых, о Джудит, о возможностях, которым никогда не суждено будет воплотиться в жизнь.

В понедельник, сырым августовским утром, над Нанчерроу шел теплый, проливной летний дождь. Надвинувшиеся с юго-востока низкие серые тучи заволокли скалы и море, покрытые густой листвой ветви деревьев клонились под тяжестью дождевых струй. Потоки струились в канавах и клокотали в водосточных трубах. Еженедельная стирка была отложена на день. Никто не думал жаловаться: после продолжительной жары и засухи все только радовались свежести и прохладе. Дождь лил как из ведра, изможденные от засухи цветы, фрукты, овощи благодарно впитывали влагу, и воздух был напоен ни с чем не сравнимым ароматом сырой, только что смоченной земли.

Лавди, за которой как тень следовал Тигр, вышла через судомойню из дома, шагнула во двор и глубоко вдохнула — легкие наполнились бодрящей свежестью. Лавди была в резиновых сапогах и старом дождевике, надетом поверх шортов и полосатого хлопчатобумажного свитера, но с непокрытой головой, и когда она зашагала в направлении фермы Лиджи, ее и без того волнистые темные пряди, намокнув под дождем, завернулись в тугие-претугие локоны.

Она направилась было по дороге, ведущей к конюшням, но на полпути свернула на изрытую колеями дорожку, уходящую к вересковым пустошам. Вдоль дорожки, за глубокой сточной канавой, тянулась древняя каменная ограда; тут пламенел желтыми, благоухающими миндалем цветами колючий утесник, в изобилии росли наперстянка, бледно-розовые мальвы и волчеягодник; темный гранит стены покрывали бархатистые островки темно-оранжевого, точно шафран, лишайника, За стеной раскинулись ослепительно зеленеющие пастбища, на которых среди беспорядочно рассыпанных холмиками валунов бродили стада гернзейских молочных коров мистера Маджа, а в небе с криками кружили чайки, явившиеся с моря вместе с непогодой.

Лавди радовалась дождю. Стоило чуть привыкнуть к льющим на тебя струям, и они начинали веселить и будоражить. Она все убыстряла шаг, стараясь не отстать от бегущего впереди Тигра, и вскоре так разогрелась, что расстегнула плащ, и полы его заполоскались у нее за спиной, словно пара бесполезных крыльев. Дорожка зигзагами поднималась в гору. Лиджи находилась прямо впереди, но сейчас ее скрывал полог дождя. Плохая видимость ничуть не мешала Лавди, она знала, что Лиджи — там; земли, принадлежащие ее отцу, были ее миром, и даже с завязанными глазами она нашла бы дорогу в любом уголке имения. Прошла бы без затруднений даже через темный проход в зарослях колючего ревеня и дальше, через каменоломню, к скалам и уединенной бухточке.