С
Ближе к Рождеству погода испортилась, и Корнуолл предстал во всей своей «красе» — гранитно-серое небо, дожди, холодный восточный ветер. Старые окна Дауэр-Хауса не в состоянии были дать отпор ненастью, и в спальнях стояла стужа. Гостиную протапливали каждое утро, и поленница таяла на глазах. Пришлось срочно связаться по телефону с поставщиком дров, а именно — с хозяином Нанчерроу. Полковник не обманул их ожидания, и новую партию им доставили на тракторе с прицепом. Вчера, в воскресенье, все — Филлис, Джудит и Анна — почти весь день складывали привезенные дрова в аккуратный штабель у стены гаража, где выступ крыши более или менее защищал их от непогоды.
Сегодня, в понедельник, опять шел дождь. Верная традиции, Филлис выстирала белье, но высушить его на улице не было никакой возможности, пришлось повесить все в кухне на веревке подъемного блока, и оно медленно сохло, впитывая пар и жар, поднимавшиеся от плиты.
Джудит билась над рождественским пудингом по рецепту военного времени (тертая морковь, подслащенная ложкой повидла). Она вбила в смесь яйцо и стала мешать. В холле зазвонил телефон. Джудит помедлила в надежде, что трубку возьмет Филлис, но та прибирала в спальнях в мансарде и, очевидно, не слышала звонка. Руки у Джудит были в муке, она нашла бумажный пакет, надела его на руку наподобие рукавички и пошла к телефону сама.
— Дауэр-Хаус.
— Джудит, это я, Диана.
— Доброе утро. Какая скверная погода!
— Отвратительная! Но вы теперь с дровами.
— Да. Ваш добрейший муж сам их доставил, и теперь холода нам не страшны.
— Дорогая, у меня такая радостная новость! Джереми Уэллс приехал. В отпуск. А главное, это не просто отпуск — его демобилизуют. Он останется дома насовсем. Можешь себе представить! Видимо, он подал заявление с просьбой об увольнении в запас ввиду своей долгой службы в Добровольческом резерве ВМС. К тому же, старый доктор Уэллс уже так стар, что не сможет долго тянуть лямку один. И Джереми дали добро… Джудит, ты меня слышишь?
— Да-да, я слушаю.
— Ты молчишь, и я подумала: что-то с телефоном.
— Нет, все в порядке.
— Разве это не потрясающе?