— Да.
— Тебе вовсе не обязательно встречаться с ней…
— О, брось, Джудит, не валяй дурака. Как ты это себе представляешь? Как мы можем не встретиться?
— Мы ничего не скажем… никому…
— А мне что прикажешь делать? Ходить с приклеенной бородой и в темных очках, говорить с каким-нибудь жутким иностранным акцентом?
— Можно выдать тебя за мистера Пеловского. Это была довольно посредственная шутка, и он даже не улыбнулся.
— Я не хочу создавать ей проблемы.
— Ты важнее, чем Лавди, Гас. Сейчас мы должны думать о тебе.
Он ничего не ответил.
— Слушай, если ты не хочешь в Корнуолл, давай я отвезу тебя в Глостершир и оставлю у Афины с Рупертом. Они будут очень рады тебе, я знаю.
Он слушал ее с каменным лицом, запавшие темные глаза смотрели мрачно. Джудит слишком долго сдерживалась, пытаясь быть терпеливой, но теперь разозлилась. Ничто так не раздражает, как непоколебимое мужское упрямство.
— Гас, ты ведешь себя как болван и упрямый осел! Почему ты не хочешь принять помощь?
— Я не нуждаюсь в помощи.
— Бред! Это отвратительный эгоизм. Ты ни о ком не думаешь, кроме себя. А что должны чувствовать мы, зная, что ты предоставлен самому себе и у тебя нет больше ни семьи, ки дома… ничего? Мы не сможем ничего для тебя сделать, если ты сам себе не поможешь. Я знаю, ты прошел через ад, ты был болен, но ты должен дать себе шанс. А не сидеть в этой конуре, жалея себя и тоскуя о Лавди…
— Да заткнись же!
Это был ужасный момент, Джудит думала, что расплачется. Она встала с дивана, отошла к окну и глядела на движущийся по улице поток машин до тех пор, пока глаза не перестало щипать и она не почувствовала, что в состоянии сдержать слезы.
— Прости, — сказал он у нее за спиной. Она промолчала.
— Я бы с удовольствием принял твое приглашение. Часть меня рвется ехать с тобой. Но я боюсь самого себя. Боюсь того, что может произойти. Что я опять не выдержу и сломаюсь.