Келпи? С гримасой я взяла следующую записку:
Без дальнейших разговоров он повернулся и зашагал прочь. Я смотрела, как он переходит дорогу, догоняет на той стороне Нэнси. Он сделал несколько быстрых знаков, и Нэнси на все покачала головой. Потом они пошли по тротуару, стукаясь плечами, как пара спокойных старых друзей. Перед тем как им скользнуть в магазин металлических изделий, мне показалось, что я увидела его улыбку.
Мне захотелось броситься за ним вдогонку, сказать, что он все не так понял. Я не гоняюсь за машинами, обычно не гоняюсь; живя в Мельбурне, я так сильно старалась быть спокойной и надежной, обычной и милой, довольно, по правде говоря, скучной, но по мне Тони мог сверять свои часы. Только теперь, оставив все это позади и став владелицей Торнвуда, я изменилась. Проводя большую часть дней среди дикой природы, совершая массу опрометчивых поступков, с помощью которых я училась доставлять удовольствие себе, а не кому-то другому, я неизбежно должна была измениться. Но заглядывать в чужие дома, красть письма, подвергать себя опасности быть покусанной? Вообще-то мне это было не свойственно.
Может, я все же гонюсь за машиной, которая внезапно остановится и прикончит меня? Но не лучше ли гнаться за чем-то – за чем угодно, – чем не стоять беспомощно посреди дороги и ждать, когда тебя собьют?
Желание побежать за Дэнни было сильным, но я решила не навязываться. Дэнни был вне пределов досягаемости. Не только в смысле физической дистанции, но и эмоционально, духовно. Нас разделяли миры. Он был красивым и изменчивым, темной лошадкой, молчаливой загадкой, движимой необходимостью проявить себя, оставить свой след в мире.
Я была мышкой.
Скучной. Неинтересной. Бесцветной.
Хуже всего, зверски болела нога, и мне требовалось пирожное.
* * *
После сэндвича на тостах, за которым последовал и кусок липкого пудинга с финиками и несколько таблеток панадола, я принесла шкатулку с письмами в комнату Сэмюэла и села на кровать.
Втряхнув письма на покрывало, я отложила те, которые уже прочла, и стала разбирать остальные по датам, вынимая из конвертов листки ломкой старой почтовой бумаги и прикрепляя их скрепками к соответствующим конвертам. Некоторые помялись и запачкались после падения на пыльный пол хижины, и мне попалось несколько с темными, похожими на отпечатки пальцев пятнами… Засохшая кровь?
Я обратила внимание, что перерыв в письмах Сэмюэла длился с февраля 1942 года до декабря 1945-го. Этот промежуток меня не удивил. Его последнее письмо было отправлено, должно быть, всего за несколько недель до пленения.