* * *

31 октября 1942 года

Дорогой, ты никогда не догадаешься, где я: бумага лежит у меня на коленях, я сижу, прислонившись к большому камню, в его тени. Да, на нашей тайной, поросшей папоротником поляне рядом с оврагом!

Она такая же, как в последний раз, когда мы здесь были, – залита солнцем и звенит песнями миллиона птиц-звонарей, воздух восхитительно прохладен, а тени зеленые из-за всех этих папоротников, пробивающихся между деревьями, а самые красивые сейчас лишайники, такие яркие после дождя – золотые, розовые, серо-фиолетовые и сверкающие алые. Я оторвала несколько пластинок, вложу их в письмо, чтобы и ты полюбовался ими. Еще сорвала несколько листьев эвкалипта – крохотную частичку дома для тебя.

Лулу лежит здесь рядом со мной, в тени, сучит своими маленькими ножками на одеяле, которое я расстелила для нее, гулит, глядя на деревья в лучах солнца. Я называю ей птиц: птица-бич, серый сорокопут, мухоловка и свистун. Хотя ей всего четыре месяца, она внимательно смотрит на меня своими большими умными глазами, и я убеждена, что она понимает каждое слово.

У Джерменов все хорошо, хотя, признаюсь, отчасти они причина того, что я скрываюсь здесь. Я целый час иду сюда с коляской (потом еще двадцать минут несу Лулу до поляны по дорожке, которая поднимается по оврагу), но это того стоит. Не пойми меня неправильно, Джермены добрые. Пока я подметаю пол, стираю, сбиваю масло, чищу картошку или хожу с поручениями, Эллен сидит с Лулу, следит за ней и хлопочет над ней. Они с Клаусом обожают нашу маленькую девочку, и это хорошо, правда?