Я остановилась, помедлив в тени черноствольного эвкалипта, чтобы вытереть вспотевшее лицо. Дорожка Миллера лежала на другой стороне перевала. Приблизившись, я увидела знакомую худую фигуру, полускрытую в тени торчавших из земли камней. Внимание старика было приковано к долине.

Я проследила за его взглядом. Под нами почти до горизонта простирался в сторону севера густой бушленд, прерываемый только редкими участками изумрудной зелени. Гравийная дорога уходила, изгибаясь, на восток, чтобы соединиться с более широкой черной линией шоссе. Рядом находилось пустое пространство аэродрома.

Хоб смотрел на запад, и, значит, объектом его внимания мог быть только единственный дом, примостившийся у одинокой полоски грунтовой дороги. Это был белый дом, окруженный расчищенным участком буша, с примыкающим огороженным фруктовым садом. Роз со своего места я не увидела, но большую араукарию, укрывавшую своей тенью дом, узнала безошибочно.

Я и не представляла, что отсюда виден дом Луэллы.

Я зашагала к валунам, где стоял Хоб. Видимо, он услышал шаги, потому что вздрогнул и резко повернул голову. Его морщинистые щеки были мокры от слез. Достав из кармана платок, он вытер лицо и высморкался, затем повернулся и скользнул за скопление высоких валунов. Через несколько секунд он снова появился, но уже ниже по склону, торопясь по узкой дорожке в сторону своего дома.

Я позвала его, но когда он не ответил, побежала за ним.

Дорожка была крутой, заросшей лианами и ежевикой и усеянной камнями, одни из них опасно шевелились под ногами, другие наполовину торчали из земли. Только когда поверхность выровнялась и мы находились на полпути вдоль хребта второго, меньшего холма, я наконец догнала старика.

– Хоб?..

Он остановился, снова достал платок, чтобы протереть очки и промокнуть глаз, затем сунул скомканную тряпку назад в карман рабочих штанов.

– Хоб, вы хорошо себя чувствуете?

Он опустил голову, но кивнул, с трудом надевая очки. Только водрузив их на место, Хоб посмотрел на меня. Попытался улыбнуться, но улыбка получилась слезливой и несмелой.

– Я свалял такого дурака, деточка, и мне очень жаль. Сейчас пойду домой, и все будет хорошо.

Я вздохнула.

– Нет, Хоб, не сваляли. Но у меня складывается впечатление, будто происходит что-то, связанное с моей дочерью. И я хочу знать, что это такое.

Хоб долго смотрел на меня, прежде чем заговорить:

– Тогда нам лучше спуститься в дом. Вы имеете полное право знать правду. Мне не следовало говорить вам, но… Что ж, идемте, деточка, лучше с этим покончить.

И, ничего больше не объясняя, он заковылял по дорожке, единственное стекло его очков вспыхивало на солнце, плечи сгорбились, словно сияние дня вдруг стало слишком тяжелым бременем.