Посмотрел на живот.

Правильно, Юхан. Мудрая инициатива.

Опять телефон. Должно быть, служба охраны, хотя они и обещали оставить его в покое на весь день. Но он даже не надеялся, что они сдержат слово. Он так и видел перед собой их физиономии. Что он там делает? Не грозит ли что его безопасности?

Не соединяйте ни с кем, приказал он. Если, конечно, не начнется война.

И соврал. Если бы под окном завыли сирены, он бы вставил в уши затычки. Плевать.

Звал ли его Хо-Ко и на этот раз?

Хо-Ко был убежден – есть границы. Есть границы и есть справедливость. Такой уж он был, Хо-Ко. Доверчив до глупости. Каждый раз, когда мир поворачивался к нему очередной и давно всем известной омерзительной стороной, удивлялся, как младенец. Большие карие глаза, испуганные, как у косули при виде охотничьего ружья.

Опять несколько раз сжал и с силой разжал пальцы. Рука еще не отошла, правда, появилось чувство, что в кожу впились тысячи крошечных иголок. Значит, скоро придет в норму, надо помассировать немного. Надо заставить себя встать. Принять душ. Он не имеет права с головой залезть под одеяло и притвориться, что никакого окружающего мира и в помине нет. На его плечах ответственность за страну. Разве не так он говорит в интервью?

В вашей работе много преимуществ, господин статс-министр. А недостатки есть?

И обязательная ухмылка. Чертовы журналюги. До чего ж он их презирает… Хо-Ко утверждал, что если он хочет скрыть это презрение, то получается так себе. Рано или поздно они тебя раскусят, Юхан.

Мало ли что нес Хо-Ко. Теперь будет молчать.

И потом, разве он не имеет права презирать тех, кто заслуживает презрения? Особенно тех, кто, как выразился Хо-Ко, пытается его раскусить. Им взбрело в голову, что они понимают, с кем имеют дело. Черта с два.