В Лилиан, с ее сияющими глазами-звездами, уже проснулось желание «опекать» этого несчастного мальчика и путем ухода, чтения, успокоительных бесед вылечить, пробудить больную дремлющую душу.

Адриан как спортсмен, Джунга как силач, заинтересовались юным геркулесом в смокинге. Удалившись с ним в отгороженный китайскими ширмами чудесной артистической работы уголок, принялись его осматривать.

– Будьте добры, согните руку в локте! – просил Джунга. – Вот так… Ого!.. Ваше Величество, извольте убедиться, какие бицепсы и какое богатейшее предплечье! Маэстро, да вы сами вряд ли сознаете, какая у вас мускулатура! Вы, наверное, много уделяете ежедневной тренировке? Вы работаете тяжестями или гантелями?

– Никак! Я совсем не тренируюсь, – отозвался Сережа, ничуть не польщенный восторгом скупого на похвалы адъютанта.

Вообще, он проявлял удивительную пассивность, покорно позволяя Джунге ощупывать железными пальцами и свои руки, плечи, спину, и выпуклую грудь свою.

Подъехал Тунда, успевший по дороге выпить несколько рюмок коньяку.

– Да, да! Какой великолепный Человеческий экземпляр! Он будет мне позировать… Мы его увековечим! И не стыдно, имея такое мощное тело, валяться до полудня в кровати? Нет, Ловицкий, я вам этого не позволю! Я буду вас поднимать по утрам. Вообще, вы себя безобразно ведете! О, мы все теперь за вас возьмемся хорошенько… Ничего не имеете против? Да мы вас и спрашивать не станем…

– Пожалуйста… Я буду очень рад… – отозвался юноша без малейшей радости.

За обедом он очень мало ел и тогда лишь пил вино, когда ему подливал сидевший рядом профессор.

– Что вы любите? – допытывался Тунда. – Красное, белое, портвейн, венгерское?

– Мне все равно… Я не разбираюсь… У меня нет вкуса к вину…

– И к жизни?

– И к жизни, – согласился скульптор.

Переглядываясь с Маргаретой и косясь на своего соседа, Тунда укоризненно покачивал головой, как бы говоря: «Ничего с ним не поделаешь, и вряд ли будет из него толк!..»

В одиннадцатом часу Сережа и Тунда ушли вместе. Тихая, лунная теплая ночь, в которой не было ничего осеннего, повисла над садами и виллами Пасси и своим звездным куполом, и остро отточенной секирой ущербленного месяца. Гулко отдавались по пустынной панели шаги.

– Какое впечатление произвели на вас король и принцесса?

– Они, кажется, очень хорошие… Принцесса вся такая воздушная. Ее трудно было бы вылепить. Она скорей живописная, чем скульптурная. А он, он для монумента. Я его представляю верхом в красивой форме. Могла бы выйти редкая по красоте конная статуя… Тяжелая поступь лошади и царственный всадник. Чувствуешь – движется история…