И вдобавок она снова в деревне! Она вдохнула дивный воздух, который пах влажными листьями: он так напоминал ей о родном доме, о прогулках в сумерках после украшения церкви по особым случаям, вроде праздника урожая, и возвращении домой, к тостам, подливке и чтению для папы, который из-за слабости глаз любил, чтобы в кабинете было полутемно, поэтому читать ему было нелегко. Ему особенно полюбилась «Французская революция» Карлейля; издание было довольно старым, приобретенным ею на церковной распродаже, но шрифт – безобразно мелким, а папа всегда говорил, что молодежи очки ни к чему, что в ее случае оказалось ошибкой. После того, как он умер, она чуть ли не первым делом отправилась проверить зрение, и очки удивительным (как она считала, волшебным) образом все преобразили: теперь она могла видеть все, чего прежде не замечала. Именно тогда она начала изучать картины, потому что могла разглядеть их. Как это было чудесно! И как повезло ей теперь! Она обожала преподавать, любила своих трех девочек и была только рада включить в их число Нору дорогой Джессики, поскольку видела, что Луиза очень привязалась к ней. И троих младших тоже: Невилл не уставал смешить ее, но, естественно, относиться к нему она намеревалась так же, как к двум младшим ученицам, не делая поблажек. Приятно было шагать, с радостью думая о том, что в коттедже ее ждет своя маленькая спальня. Сестры Бронте были бы шокированы тем, как я наслаждаюсь жизнью, думала она, сворачивая на подъездную дорожку Хоум-Плейс. Бронте вспомнились ей, потому что она задала на каникулы в числе прочего и «Городок». Луиза уже читала его, но мисс Миллимент просто попросила перечитать и его, и «Учителя», чтобы потом сравнить эти два романа. Полли читала не так много и охотно, но была наблюдательна, а Клэри – другой такой, как Клэри, нет. Рассказы, которые Клэри показала ей, заканчивая болеть, ошеломили ее. В них была и смелость, и напор, и зрелость, намного превосходящие возможности обычного двенадцатилетнего ребенка. Предмет некоторых из них был, безусловно, неподобающим, но мисс Миллимент критиковала их очень осторожно, ограничиваясь замечаниями по грамматике, орфографии и пунктуации, и предварительно объявив, что прочитала рассказы с огромным удовольствием. «Не навреди», – твердила она себе, поскольку не собиралась делать ничего подобного. Творческий процесс, оставаясь вне ее компетенции во всех отношениях, тем не менее внушал ей что-то вроде благоговения: многих испортил избыток нежелательного внимания. Для Клэри этот процесс был естественным, каким и должен был остаться. Отсутствие интереса к нему со стороны ее родных, казалось, идет ей лишь на пользу.