Его водворение наверх, собачий корм, доверие, гнев Пьера Кесслера, уход с работы, тупик…

Все художники — чудовища.

Нет. Невозможно. Это было бы слишком неприятно Истолкуем сомнения в ее пользу и помолчим.

Эту девушку понять не так-то просто, но хватка у нее бульдожья. А что, если ее врожденное благородство именно сейчас и проявляется? В этот самый момент, когда зрачки у нее сузились и взгляд стал совершенно безжалостным…)

Они не заметили, как стемнело. Камилла машинальным движением зажгла свет. Оба — художница и натурщик — одинаково взмокли от пота.

— Остановимся. У меня судороги. Все тело болит.

— Нет! — закричала она.

Ее жесткий тон удивил обоих.

— Прости… Не… Не шевелись, умоляю тебя…

— В брюках… в переднем кармане… Транксен…

Она принесла ему воды.

— Потерпи еще немножко… Очень тебя прошу… Можешь прислониться к стене, если хочешь… Я… Я не умею работать по памяти… Если ты сейчас уйдешь, мой рисунок можно будет отправить в помойку… Извини меня, я… Я почти закончила.

— Все. Можешь одеваться.

— Это серьезно, доктор?

— Надеюсь… — прошептала она.

Он потянулся, погладил собаку, прошептал ей на ухо несколько ласковых слов. Закурил.

— Хочешь взглянуть?

— Нет.