— Свет. И не жалуйся, потом тебе придется все время стоять…

— Долго?

— Пока не упадешь…

— Уверен, ты сдашься первой.

— Угу… — буркнула Камилла. Она хотела сказать: «Это вряд ли…»

Она начала с серии набросков, кружа вокруг него. Дурнота отступила, в руке появилась легкость.

А вот он чувствовал себя все скованнее.

Когда Камилла подходила слишком близко, закрывал глаза.

Были ли у него прыщи? Камилла не заметила. Она видела напряженные мышцы, усталые плечи, шейные позвонки, выступавшие под кожей, когда он наклонял голову, позвоночник, напоминающий изъязвленный временем горный кряж, его нервозность, выступающие челюсти и скулы. Синяки под глазами, форму черепа, впалую грудь, худые руки с темными точками — следами уколов. Прозрачная кожа, синие прожилки вен, следы, оставленные жизнью на его теле. Да. Именно это она подмечала в первую очередь: печать бездны, следы гусениц огромного невидимого танка и невозможную, немыслимую застенчивость.

Примерно через час он спросил, можно ли ему почитать.

— Да. Пока я тебя приручаю…

— А ты… ты разве еще не начала?

— Нет.

— Ладно. Ты ничего не имеешь против чтения вслух?

— Давай…

Он раскрыл книгу.

Я чувствую, что отец и мать реагируют на меня на уровне инстинкта (не разума!). Они не уверены, что хотят видеть меня у себя, — так человек сомневается, стоит ли пускать в дом собаку. Лапы вечно грязные, да и кудлат ужасно. Он всем причинит неудобство. И лает слишком громко. Одним словом, грязное животное. Так-то оно так, но ведь у зверя человеческая история, у пса — пусть он всего лишь пес — человеческая душа. Тонкая душа, чувствующая, что думают о ней окружающие, тогда как обычная собака на это не способна. Да ведь этот пес — сын нашего отца, но его так часто выпускали на улицу, что он, сам того не желая, стал очень злым. Ну так что же! Отец давно забыл эту деталь, так зачем о ней говорить…

Я чувствую, что отец и мать реагируют на меня на уровне инстинкта (не разума!).