— А старик без провожатых?

— Не заметил, но ведь у нас так много зрителей, что в конце концов глаз замыливается.

Полицейский просовывает голову в вагончик и с заметным интересом принимается разглядывать меня.

— А это кто? Кто? Он? — Чарли машет рукой в мою сторону.

— Да.

— Это папа.

— Вы позволите мне войти?

Чуть помедлив, Чарли делает шаг в сторону:

— Ну конечно, чувствуйте себя как дома.

Коп забирается в вагончик. Он такой длинный, что ему приходится втягивать голову в плечи. У него выступающий подбородок и невозможно крючковатый нос. А глаза посажены близко-близко, как у орангутанга.

— Здравствуйте, сэр, — говорит он, приблизившись ко мне, и, скосив глаза, принимается меня изучать.

Чарли бросает на меня быстрый взгляд.

— Папа не говорит. Пару лет назад у него был сильнейший инсульт.

— А почему он тогда не дома?

— Его дом здесь.

Я опускаю нижнюю челюсть, чтобы она как следует подрожала. Тянусь трясущейся рукой за стаканом и чуть не опрокидываю его. Чуть — потому что было бы стыдно опрокинуть такой чудесный виски.

— Папочка, давай я тебе помогу, — подскакивает ко мне Чарли. Присев на скамейку рядом со мной, он берет стакан и подносит к моим губам.

Я высовываю кончик языка, словно попугай, и касаюсь им кусочков льда. Они скатываются мне прямо в рот.

Коп за нами наблюдает. Я не смотрю на него, но вижу краем глаза.

Чарли ставит мой стакан на место и кротко смотрит на копа.