Следующая палатка была громадная, рваная; брезент висел клочьями, стянутыми кое-где проволокой. Полы были откинуты, внутри лежали четыре широких матраца. На веревке, протянутой вдоль южной стены, сушились розовые бумажные платья и несколько пар рабочих комбинезонов. Всего в лагере было сорок палаток и лачуг, и около каждого жилья стояла машина. Несколько мальчиков сначала разглядывали подъехавший грузовик издали, а потом двинулись к нему всей компанией — босоногие, в одних комбинезонах, с серыми от пыли волосами.

Том остановил грузовик и взглянул на отца.

— Невзрачное местечко, — сказал он. — Может, поедем дальше?

— Куда там дальше! Надо сначала все разузнать, — сказал отец. — Спросим, как тут с работой.

Том открыл дверцу и вышел из машины. Верхние пассажиры спрыгнули на землю и стали с любопытством оглядываться по сторонам. Руфь и Уинфилд, по привычке, уже образовавшейся у них за дорогу, взяли ведро и пошли к ивняку, за которым полагалось быть воде, и кучка ребят раздалась перед ними и снова сомкнулась.

Дерюжные по́лы первой лачуги распахнулись, и оттуда выглянула женщина в грязном цветастом платье. Ее седые волосы были заплетены в косички, лицо было все в морщинах, взгляд тупой, под глазами серые мешки, углы вялого рта безвольно опущены.

Отец спросил:

— Можно нам здесь остановиться?

Голова исчезла. С минуту в лачуге ничего не было слышно, потом по́лы ее приоткрылись, и оттуда появился бородатый человек в жилетке. Женщина выглянула из-за его плеча, но наружу не вышла.

Бородач сказал:

— Здравствуйте, — и его бегающие темные глаза оглядели сначала людей, каждого по очереди, потом грузовик и поклажу.

Отец сказал:

— Я вот спрашиваю вашу жену, нельзя ли нам здесь расположиться?

Бородач напряженно вглядывался в отца, словно тот сказал что-то очень мудреное, требующее размышления.

— Где расположиться — здесь? — спросил он.

— Да, да. Или, может, тут есть хозяин, надо сначала его повидать?

Бородач прищурил один глаз, не переставая рассматривать отца.

— Вы хотите сделать привал?

Отец потерял терпение. Седая женщина по-прежнему выглядывала из лачуги.

— О чем же я говорю, как по-вашему?