Том сказал:

— Дядя Джон, слушай. Мы уезжаем. Пойдем, ляжешь на грузовик поверх вещей и уснешь.

Джон покачал головой.

— Нет. Уходи. Я не хочу. Я здесь останусь. Незачем мне возвращаться. Какой от меня толк? Волочу за собой грехи, точно штаны грязные, пачкаю хороших людей. Нет. Не поеду.

— Пойдем. Все равно мы без тебя не уедем.

— Поезжайте. Какой от меня толк? От меня толку нет. Волочу свои грехи, других ими пачкаю.

— Не ты один грешник, все такие.

Джон наклонился к нему и хитро подмигнул. Том еле различал его лицо при свете звезд.

— Моих грехов никто не знает, — никто, кроме господа. А он знает.

Том стал на колени. Он пощупал дяде Джону лоб — горячий, сухой. Джон неуклюже оттолкнул его руку.

— Пойдем, — звал Том. — Пойдем, дядя Джон.

— Не пойду. Устал. Я здесь останусь. Вот здесь.

Том пододвинулся к нему вплотную. Он поднес кулак к подбородку дяди Джона, примерился два раза, чтобы взять нужный размах, и, отведя назад плечо, нанес удар — несильный, но безошибочный. Джон дернул подбородком, повалился навзничь и хотел было приподняться. Но Том стоял, нагнувшись над ним, и когда Джон оперся на локоть, Том ударил его еще раз. Дядя Джон затих.

Том встал, поднял обмякшее, бесчувственное тело и взвалил его на плечо. Он пошатывался под такой тяжестью. Болтавшиеся руки Джона шлепали его по спине; он отдувался на ходу, медленно шагая вверх по насыпи к шоссе. Встречная машина осветила его фарами, убавила скорость и тут же унеслась в темноту.

Том еле переводил дух, идя Гувервилем к грузовику Джоудов. Дядя Джон пришел в себя и начал слабо сопротивляться. Том осторожно опустил свою ношу на землю.

К его возвращению палатку успели убрать. Эл подавал узлы на грузовик. Брезент лежал рядом, наготове — им должны были прикрыть поклажу.

Эл сказал:

— Быстро он наклюкался.

Том ответил, словно извиняясь:

— Пришлось стукнуть его, беднягу, а то не хотел идти.