Светлый фон

Их главный праздник, Самониос, переродился в англосаксонском мире в Хэллоуин. В былые времена люди прикидывались мертвецами, чтобы обмануть демонов и не дать им утащить живых.

Кстати, смерть у друидов не считалась наихудшим событием ввиду бессмертия душ. Умерший отправлялся в Sidh – гэльское понятие, означавшее «другой мир». Sidh представлялся им великолепным хрустальным дворцом над облаками.

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том XII

80

80

Полнолуние, легкий низкий туман рисует на пустоши серебристые кружева.

Они собрались вокруг алтарного камня – 64 мужчины в длинных белых туниках и плащах, в повязках с тремя желтыми штрихами на длинных волосах разной степени седины, с кривыми тесаками на поясе, с друидскими крестами на груди.

Гутуатер выделяется среди них ростом и массивностью. Его внушительный облик вселяет безусловное уважение.

Деревянные кружки наполняются до краев янтарным ячменным пивом. Один из друидов мастерит жаровню, над углями вращаются нанизанные на ветки кабаньи туши. Рыжие зеленоглазые женщины наигрывают на арфах и на бубнах, некоторые хором исполняют старинные напевы.

– Красота! – шепчет Габриель Уэллс.

Красота!

– Это мир до прихода римлян. Волшебный мир, где поклонялись большим деревьям и мегалитам. Мир фей, домовых, хоббитов и демонов, на котором выросла вся фантастическая литература, – напоминает Конан Дойл.

Это мир до прихода римлян. Волшебный мир, где поклонялись большим деревьям и мегалитам. Мир фей, домовых, хоббитов и демонов, на котором выросла вся фантастическая литература,

Вокруг костра собираются стайки блуждающих душ в одеяниях самых разных эпох.

– Представляете, Гудини не хотел верить, что все это существует! – продолжает Конан Дойл. – Каким пресным и бесцветным был бы наш мир, не будь в нем волшебства!

Представляете, Гудини не хотел верить, что все это существует Каким пресным и бесцветным был бы наш мир, не будь в нем волшебства!

– Потому, наверное, он и стал волшебником – хотел внести в свою повседневность немного фантастики.

Потому, наверное, он и стал волшебником – хотел внести в свою повседневность немного фантастики.

– Я обожал Гудини, – вспоминает Дойл. – Вы не догадываетесь, как мне разрывал сердце наш с ним разлад.