Друиды знай себе колотят в бешеном ритме по камням Стоунхенджа, ослепительные небесные вспышки придают сцене стробоскопический эффект.
– Признайте себя побежденными, поставщики литературного хлама! – кричит Ротт-Врийе, воздевая свою академическую шпагу. – Согласитесь, что вы посредственности, и исчезните!
Признайте себя побежденными, поставщики литературного хлама
Согласитесь, что вы посредственности, и исчезните!
– Нет, мы будем драться до победного конца! – упорствует Конан Дойл.
Нет, мы будем драться до победного конца!
В этот момент в центре Стоунхенджа появляется эктоплазма огромной змеи. Все сражающиеся потрясенно замирают. Чудовище свивается в огромную спираль, накрывающую поле боя. Его разинутая пасть с болтающимся, как ремень, языком извергает слова:
– С ума, что ли, посходили?!
С ума, что ли, посходили?!
– Ты кто? – спрашивает ошарашенный Ротт-Врийе.
Ты кто
– Туан, первый друид. Вы в моем доме, я создал это святилище.
Туан, первый друид. Вы в моем доме, я создал это святилище.
Друиды перестают хлопать по камням, молнии больше не сверкают, дождь унимается, тучи рассеиваются.
– Чего сцепились, жалкие душонки?
Чего сцепились, жалкие душонки
– Не вмешивайтесь не в свое дело! – отвечает Ротт-Врийе.
Не вмешивайтесь не в свое дело!
– Все мы одним миром мазаны, все мы – рассказчики. Не бывает ни плохой, ни хорошей литературы. Литературе воображения нужны стиль и психология, литературе, сосредоточенной на стиле, – воображение и вымысел. Суть и форма не антонимы, они дополняют друг друга.
Все мы одним миром мазаны, все мы – рассказчики. Не бывает ни плохой, ни хорошей литературы. Литературе воображения нужны стиль и психология, литературе, сосредоточенной на стиле, – воображение и вымысел. Суть и форма не антонимы, они дополняют друг друга.