– Что вы хотите этим сказать?

Кричевский смотрит на него широко раскрытыми глазами:

– Юноша, вы что, слепой? Вы же образованный человек, а не темный мужик. Вот увидите, не пройдет и года, как русский фронт дрогнет и развалится, и тогда у нас будет революция!

– Не так громко! – заволновался Ребман.

Но его собеседник только улыбнулся:

– По мне, так пусть весь город слышит, это все равно общеизвестно. Ни один разумный человек уже не верит, что русские выиграют войну. Таких нет даже в генеральном штабе, в Петербурге, или где он там теперь заседает. Николашка может отречься, если захочет. Хорошо бы! И чем скорее, тем ему же лучше.

И так же, как Кричевский, говорили все вокруг. Кто бы не приходил с фронта – а таких нынче много – рассказывают, что там все разваливается и выходит из-под контроля. Солдаты бунтуют и убивают офицеров, их приходится гнать в атаку пулеметным огнем.

А в воскресенье после ужина, за чаем, даже Павел Иванович кричал через весь стол своим зычным голосом, что тот, кто еще и теперь не верит в революцию, слепее слепца и глупее глупца!

Только друг Ильич подчеркнуто спокоен. Как ловец, который выжидает, пока на него выбежит зверь, он говорит уклончиво:

– Наше время еще не пришло!

А в народе ходят рассказы о том, что творится при царском дворе, истории одна невероятнее другой: Распутин и компания! А Николашка, этот простофиля, еще и свечку держит! Рассказывают о невообразимых оргиях, о которых и во времена Нерона не слыхивали. Петербург – настоящий Содом, не придется удивляться, если на него прольется серный дождь!

В один субботний вечер, когда они как раз собирались закончить работу в «International» – теперь снова работают до семи – в отпуск с фронта пришел Сережа, бывший счетовод. Его пытались освободить от воинской повинности: выхлопотали свидетельство известного московского врача о том, что у него туберкулез костей в тяжелой форме, но даже это не помогло. Теперь он сидит в самом лучшем кресле, которое нашлось в конторе, – шеф его собственноручно принес из своего бюро, – пьет чай, курит предложенную хозяином сигарету, которую тот достал из золотого, украшенного бриллиантом портсигара, – но только одну! Фронтовик рассказывает о войне и отвечает на обычные вопросы, которые ему задают все по очереди: правда ли, что на фронте на трех солдат одна винтовка? И что они там почти никогда не получают горячей пищи? Что новобранцев, которые до этого не имели никакой физической подготовки, даже не занимались гимнастикой, после трех или четырех недель муштры гонят на передовую? И что там повсюду гниль и смрад?