Отряды вызывали смятенье жителей и вместе с тем вселяли страх и предчувствие еще больших бед.

Один из самых многочисленных, отрядов появился ранним утром на пыльной дороге, ведущей к Деревне Золотых Колосьев. Впереди двигались вооруженные мечами и луками конники, за ними – повозки, куда должны были ссыпать зерно и складывать бурдюки с вином из кожи. За ними следовал нестройный ряд погонщиков скота с бичами и палками в руках: на обратном пути им предстояло перегнать отобранных у крестьян овец и коров в усадьбы, принадлежавшие храмам.

Первым увидел солдат Сурма, который пас овец на опушке Оливковой рощи. Мигом сообразив, в чем дело, он загнал стадо подальше в чащу, чтобы никто не смог его обнаружить. Но ему не сиделось в лесной тиши. Мысль о том, что ожидает его единокровных братьев, не давала ему покоя. Ему были памятны бесчинства сборщиков, нагрянувших в деревню несколько месяцев тому назад, и он мог себе представить, что они примутся творить теперь, когда Эсагила в наказание повысила налог на одну четверть, а людям платить нечем. Если бы кто приглядел за овцами, он не мешкая побежал бы в деревню.

И тут Сурма заметил, что от деревни бредет отец Нанаи, Гамадан. С той поры как Нанаи отправилась искать защиты у Набусардара, старик ежедневно сам пригонял своих овец к стаду племянника. Вот Гамадан и приглядит за всеми овцами, а он сбегает в деревню.

Отряд достиг поворота дороги. Вооруженные луками всадники заметили Гамадана. Тотчас двое из них рванулись по тропинке вдоль канала и преградили ему дорогу.

– Вы ошибаетесь, братья, – дружелюбно обратился он к ним, – я подданный царя Валтасара, покровительством которого пользуются семьи потомственных воинов в нашей общине. Царская десница простирается надо мной и моим имуществом. Я ничего не должен Храмовому Городу, ступайте с миром.

Сидевший в повозке жрец выслушал Гамадана, неприязненно усмехнувшись при имени царя.

– Что Царский Город, что Храмовый, – сказал он, – оба творение богов. И всем, что принадлежит богам, мы вправе распоряжаться сами.

– Меня не провести, – возразил отец Нанаи, – да будет вам известно, я Гамадан, а Гамаданы всегда немножко разбирались в законах. На мне лежит лишь ратная повинность, а подати я и царю не плачу.

Брови жреца взметнулись и сошлись у переносицы. Так, значит, это тот самый Гамадан, который слыл вернейшим слугой царя среди военных поселенцев, бдительно следившим за благонамеренностью своих собратьев! Не худо накануне войны с персами обезвредить влиятельного старца. Это соображение решило судьбу Гамадана. Стараясь до поры не показать, какой чудовищный замысел зреет в его мозгу, жрец попытался быть приветливым. Но вдруг он вспомнил, что из-за Гамадановой дочери они лишились одного из своих братьев, умерщвленного на пастбище чьей-то отравленной стрелой! Жрец зловеще нахмурился, уже не тая своей ненависти. «Смерть за смерть!» – мелькнуло у него.