– Да, завтра, так сказал певец.
– Ты не умрешь, – очнулась Нанаи. – Ты должен жить.
– Уйдем со мной, Нанаи, и мы навеки будем вместе.
– О нет, нет, – прошептала она в смятении, – я должна остаться во дворце, я должна ждать…
– Здесь? Во. дворце? Кого ты собираешься ждать? Отвечай же! Откуда ты пришла?
– Я давно уже здесь, князь. Почти столько же, сколько и ты.
Устига задрожал.
– Боюсь произнести – как возлюбленная, как наложница Набусардара?
– Не скрою – я помолвлена с Набусардаром и, если Энлиль явит свою милость, стану его женой. Мы ждем, когда окончится война.
Обессиленный, ошеломленный ее словами, Устига покачнулся, руками ища опоры в воздухе.
– Безумная! – вскричал он. – Разве ты не знаешь, что Набусардар никогда не сможет взять тебя в жены? Ведь ты не знатного происхождения! Ему бы только потешиться – он погубит тебя любовью, а меня – голодом.
– Князь, ты слаб и много страдал, это говорит твоя изболевшая душа. Сядь. – Она подхватила его под руку. – Мы оба измаялись. Война и страдания надломили нас.
Устига повиновался. Шагнув к подстилке, он сказал:
– Да, я болен. Прости меня, Нанаи. Я очень болен. Глаза мои давно не видели солнца, и душа напиталась вечным мраком.
Когда они опустились на трухлявую солому, Устига схватил ее за руку.
– Я давно не видел света, Нанаи, в этой тьме меня преследуют черные и злые мысли. Зачем ты выручила меня тогда и спасаешь теперь? – Уперев заострившийся локоть в костлявое колено, он опустил голову на руку. – Я так любил тебя, Нанаи, ты же предпочла богатство и роскошь. Но ведь и я мог окружить тебя богатством и роскошью в Экбатане. Ты избрала Набусардара, согласилась стать его рабыней – ты, дочь Гамадана, предки которого веками сражались за вольную Вавилонию.
Резким движением высвободив руку из тисков его пальцев, Нанаи упрямо покачала головой.
– Ты права, – откликнулся он виновато, – благородному человеку подобает быть заступником, но не обидчиком женщины. Прости, что я обидел тебя. За два года умирания в этом глухом подземелье я совсем потерял разум; согласись – долго ли сойти с ума в этом склепе?!
Разговор невероятно утомлял его, каждое слово стоило Устиге больших усилий.
– Побереги себя, князь. Тебе нельзя так много говорить, – стала она успокаивать Устигу.