Обрадованный такой встречей, Набусардар поздоровался со всеми и нетерпеливо обратился к Теке:

– Где же моя избранница?

– Твоя светлость найдет ее на террасе. Едва Тека произнесла эти слова, как стебли плюща раздвинулись, и в нимбе позолоченных солнцем волос показалось лицо дочери Гамадана.

– Нанаи! – выговорил Набусардар и, словно подхваченный ветром, кинулся к лестнице, ведущей в верхние покои.

С замирающим сердцем устремилась девушка ему навстречу. Легкокрылым мотыльком, легким облачком летела она, едва касаясь ступеней. Мысли у нее звенели, точно веселые бубенцы потешников. Любовь раскрыла свои лепестки, обнажив ликующее сердце Нанаи.

Она подбежала к нему и обвила его шею. Набусардар обнял ее и крепко прижал к груди. Обеими руками гладил он ее волосы, вплетая пальцы в их пряди.

– Нанаи, дорогая, любовь моя, жизнь моя…

– Благословение Энлилю – ты вернулся… – проговорила она.

– Любовь моя, жизнь моя… жизнь моя, любовь моя, – шептал он, ей в лицо, не зная, какое из этих слов вернее выражает переполнявшее его чувство. Вдруг он запнулся: – Это правда, будто Устига хотел лишить тебя самого прекрасного, что есть на Свете, и дал тебе яд?

– Я обо всем расскажу тебе, мой милый.

Обнявшись, поднимались они по лестнице, и Нанаи тихонько исповедовалась ему:

– Как-то во дворце появился незнакомый человек. Он назвался певцом и сказал, будто ты послал его ко мне. И я по глупости и со страху поверила его вздорным предостережениям. А когда увидела Устигу в корчах, то решила, что он умирает, и испугалась, неразумная, как бы боги в отместку не отняли жизнь у тебя. Я хотела смирить гнев богов и спасти тебя ценою собственной жизни, принять яд. Устига говорил, что у него в поле зашит мешочек с ядом. Но я не по его понуждению, а по своей воле хотела уйти в царство теней. Да только боги судили иначе; оба мы живы и я могу обнять тебя. О, я могу обнять тебя и смиренно прошу – будь милосерден к Устиге.

– Ты все еще любишь его, Нанаи? Сильно, сильнее, чем Набусардара?

– Одного тебя, мой победитель.

– Только потому, что я победитель? А что, если бы им стал Устига, – кого бы ты избрала тогда?

– Клянусь незапятнанной честью рода Гамаданов: что бы ни случилось – я буду любить одного тебя.

– Ты произнесла это с такой грустью, Нанаи, любовь моя…

– Я говорю это с грустью, потому что многое из того, с чем сталкиваемся мы на дороге жизни, нам неподвластно. Страдания персидского князя заставляют меня страдать, хоть я и понимаю, что ты держишь его в заточении как недруга Вавилонии и не вправе выпустить, пока мы враждуем с персами. Но прошу тебя об одном, Набусардар, не отправляй его обратно в подземелье! Там ужасно, там слишком ужасно даже для убийц и диких зверей. Оставь его в верхних покоях. Пусть и у него будет немного свежего воздуха и солнца.