Сам же Данилочкин, наклонив свою усатую запорожскую голову, прислонился сверху к мерцающему жемчугом цветку лотоса, с наслаждением нюхая его — и в этом наслаждении сублимировалась та высшая радость рая, ради поиска которого Александр Захарович был послан Вершителем Мира на землю продвинутым прозорливцем. А житейские дела его на планете обстояли средненько, на троечку. Женат был два раза, первая жена родила ему дочь, затем сбежала от него, став супервайзером сетевого монстра «Гербалайф», и механик в одиночку вырастил дочь Александру. Но она, почти в точности повторив схему судьбы родной матери, сбежала от отца, но только не в «Гербалайф» или другой какой-нибудь сетевой маркетинг, а в православный женский монастырь, приняв постриг в семнадцать лет. Тогда, в сердцах, Александр Захарович женился второй раз, взял жену-татарку с двумя детьми, быстро наелся прелестей новой семейной жизни и, арендовав у города территорию автомобильной свалки, устроил посреди ржавого железа райский пруд с египетскими лотосами.

Еще про одного прозорливца вспомнил Аким, улетая все дальше от прошлого космоса, глагола прошедшего времени, и ничуть не приближаясь к неизвестному футурум-пространству. Это был горбоносый индеец Амазонии, совсем голый, в символических стрингах из плетеных волокон пальмы и высоко поднятой, загнутой рогулькой на елдорае, что должно было выражать сексуальный мажор елдораеносителя. На заиленной просторной заводи реки, среди могучих зарослей гигантского тростника были связаны многослойные плоты — из того же тростника. На этих плотах, соединенных в ровные, просторные, уютные площади, улочки и задворки, стояли чистенькие желтые остроконечные хижины индейской деревни племени пренди-менди. Вождем племени был горбоносый елдорайщик с самой большой рогулькой на подъеме, лучший стрелок из духовой трубки, воин по имени Стуруа Муруа, продвинутый прозорливец.

Он умел ходить в соседний мир, разреженный более чем в триста раз, и приносил оттуда хохочущих девок из парижского салона «Мулен Руж», по одной на каждом плече. Но только он сбрасывал их на тростниковую площадку, как эти девки с дебелыми ляжками убегали назад, не прекращая хохотать, тогда Стуруа Муруа торопливо хватал тростниковую трубку и начинал стрелять им вслед ядовитыми стрелками — и все впустую, потому что стрелы пролетали сквозь разреженные тела девок, ничуть не раня их. Сидевшие на тростниковой площади широким полукругом желто-коричневые индейцы, наставившие всерьез свои загнутые рогульки к середине круга, вынуждены были сворачивать их в сторону, недовольно поглядывая на своего вождя-прозорливца. А тот со смущенным видом поднимался на ноги и с разбегу бросался головою в заиленную воду, на лету поправляя елдорайный колпак из пустотелого кривого мангрового корня. Погрузившись в воду, покрытую пестрой малиново-моренговой ряской, вождь пренди-менди вновь оказывался под площадкою сцены в салоне «Мулен Руж» в Париже. Он проползал на четвереньках к театральному люку и ждал там, когда приблизятся к нему танцующие задницы толстых девок, — с тем, чтобы схватить двух из них за ноги и утащить в свое измерение — назад на тростниковую площадку, где сидели воины. Они-то не были прозорливцами, совершать подобные вылазки не могли, и вождь Стуруа Муруа должен был поработать для воинов сам. А те сидели, ухватив одной рукою рогульки, и курили трубочки, набитые сухими листьями коки.