Сами парижанки и парижане не чувствовали, что их таскают в другое измерение амазонские индейцы, им казалось, что они находятся в обычном кокаиновом кайфе. А мне, Акиму, было как-то по барабану и насчет девок из канкана, и озабоченности елдорайцев с рогульками. Признаться, с возрастом я становился весьма расхоложен к плотским утехам всех миллионов параллельных миров, просекающих меня, и только могучая грусть давила мне грудь. Я думал об Адаме и Еве — о человеках из ближайшего ко мне параллельного мира, которые занимались сексом в раю, даже не понимая, что они делают, и пребывая во взаимном безоргазном состоянии. И это при роскошном веселом райском безгрешном совокуплении. Воистину, и в раю не знали райских радостей, так зачем же я затеял писать эту книгу? Печаль моя велика, безгранична не потому, что амазонские индейцы не достучались своими загнутыми рогульками до пышных задниц муленружских канканщиц, а только лишь по одной комиссии: никакой печали во всех мирах не было, ибо не было райских радостей. Да, без печали во вселенной не было и радости. Поздняя же печаль моя была в том, что я узнал о ней слишком поздно, — когда я прошел весь путь своей эволюции — от загадочного праакимчика до летящего бог знает где светового луча по имени Аким. Я летел, и полет мой остался в глаголе прошедшего времени, а глагол будущего времени для меня оставался недоступен. И ребята из племени пренди-менди так и не дождались от меня помощи, рассердились на своего вождя Стуруа Муруа, сорвали с него кривую, преувеличенно большую задранную рогульку и бамбуковым мечом напрочь смахнули его фиолетовый елдорай.

Совершив это, воины ахнули от удивления тому, что они натворили, и стали скулить и вертеться на месте в ритуальном танце, каждый ухватив обеими руками перед собой загнутый деревянный чехол из корня мангрового дерева, старательно, до блеска, выскобленный гибким тонким бритвенным лезвием из бамбука. Танец покаяния не возымел положительного действия, и прозорливец Стуруа Муруа умер, изойдя кровью, а опечаленные воины запекли на горячих угольях не такое уж большое тело отсеченного елдорая вождя и, осторожно разделив его, съели со слезами на глазах.

Стуруа же Муруа кубарем вывалился из своего собственного камина на вилле «Джессика», развалив хорошо занявшиеся дубовые дрова, которые выпали на медный лист, привинченный медными же саморезами к полу перед каминным зевом. Ловко ухватывая каминными щипцами дымящееся полено за поленом, хозяин побросал их обратно в камеру сгорания и, заметив на брюках у колена дымящееся прожженное отверстие, быстро и решительно замял его пальцем, задавил тлеющий огонь, мимолетно подумав о том, что пропал его костюм для гольфа, от Валентино, пятнадцать тысяч долларов. Стуруа Муруа напрочь забыл, что еще совсем короткое пространство-время назад он ходил вовсе без штанов, в одних символических стрингах из плетеного пальмового волокна. Забыл он и про то, как оказался в горящем камине, кто его засунул туда и почему столь стремительно, энергичным кубарем, выкатился он оттуда. Вспомнил он лишь про то, что является одним из самых богатых одесских грузинских евреев в Америке и что состояние его зашкаливает за восемь триллионов долларов.