– Они сами текут. Но я постараюсь.

Для надежности я прикрыла руками лицо и начала описывать все то, что выбрасывала на поверхность моя долгосрочная память:

– Однажды в Париже я пробегала под аркой. Той самой, которая отделяет Лувр от садов Тюильри. – Я изумилась, насколько робко и неуверенно звучит мой голос, который с трудом заглушал биение распадающегося на части сердца. – Почему-то я подняла глаза вверх и обратила внимание на выбитые под сводом цветы. Мне захотелось их сфотографировать, мысленно сфотографировать. Каждый день во время пробежек я замирала под аркой и изучала картинку до тех пор, пока не запомнила каждую деталь, контур, полукруг, трещинки и даже мельчайшие царапины. Я не знала, зачем это делаю, почему из всего запредельного разнообразия и бесподобной красоты Парижа я выбрала для себя довольно простенький рисунок на камне и захотела запечатлеть его настолько, чтобы в любой момент суметь его воссоздать и воспроизвести. Так все и началось. Я фотографирую моменты. Иногда грустные. И я их вижу…

Например, низкая серая оградка на могиле моего брата. Я ее не запоминала, но я вижу руки моей мамы. Четко. До мелочей. Вижу прилипшую землю на ее пальцах и глубокие линии на внутренней стороне ладони. Вижу, какого цвета лак на ее ногтях. Он серый. Такой, как оградка моего брата. Я стою совсем рядом и не могу отвести взгляд от ее рук. Не могу оторваться. Потому что фотографирую, не понимая зачем. Я делаю над собой усилие и перевожу глаза на свои яркие кеды. Они мандариновые. Такие же, как салон вашей машины. С бежевыми шнурками. Я рассматриваю шнурки, пытаясь скрыть слезы, и думаю о том, что в моей стране ограждают даже могилы. Почему, черт возьми?

А вот другая картинка. Красный свитер в широкую черную полоску. Это свитер моего папы, но мы пока еще его не купили. Пока еще он принадлежит манекену в парижском «Printemps». Я четко вижу вязку, каждый стежок, толстую, качественную нить. Я знаю, что этот свитер должен носить мой папа, потому что он часто жалеет потратить на себя какие-то деньги и всегда балует меня.

Вот треугольник в моей палате. Он сделан из белого пластика, и если крепко вцепиться в него пальцами, я встану и смогу двигаться без посторонней помощи. Вот кнопка вызова милых немецких санитаров, но я ее ненавижу, поэтому пользуюсь ею в случаях крайней необходимости. Зато ее по достоинству оценил украинский министр из соседней палаты. Мы оба – частные пациенты, но меня любят и приносят мне детское клубничное молоко, когда я ничего не ем, а его тихо презирают, потому что он без конца жмет на красную кнопку, чтобы ему подали часы за тридцатку и сообщили время. Ему лень вставать, тем более что палата стоит пятьсот евро в сутки. Почти хороший отель. Моей стране никогда не везло с министрами и президентами.