— Мы с вами, наверное, уже слишком… зрелые люди, чтобы подчиняться порывам, — сказал он с запинкой — подбирал синоним к слову «старый».

— Говорите только за себя, — сказала она мягко. — Я отказываюсь изображать высохшую розу и соглашаться на умеренную жизнь при комнатной температуре.

— Но ведь в нашем возрасте брак скрепляется более надежными вещами, чем краткое пламя страсти?

Она замялась, и обоим показалось, будто произнесенное им слово тяжело повисло между ними. По ее щеке сбежала слеза, и он увидел, что она по-прежнему не пользуется пудрой и все так же хороша даже в этой чрезмерно ярко освещенной комнате.

— Вы ошибаетесь, Эрнест, — сказала она наконец. — Только страсть и имеет значение. Без нее двое живущих вместе могут быть более одиноки, чем поодиночке.

В голосе ее звучала мягкая непреклонность, как будто он уже надевал пальто и собирался прощаться. Дух противоречия, а возможно, и гордость, заставили его упереться перед лицом, как он понимал, правды.

— Я пришел сюда, чтобы предложить вам свою дружбу, — сказал он. — Я надеялся, что это перерастет в нечто большее.

Он не мог заставить себя повторить слово «брак», так как планировал куда более постепенное сближение и не был готов к радикальным заявлениям.

— Этого не будет, Эрнест, — сказала она. — Вы мне очень дороги, но я не хочу, чтобы остаток моей жизни был компромиссом.

Она вытерла глаза рукой, словно ребенок, и улыбнулась.

— Поезжайте за ней.

— У нас ничего не выйдет, — сказал он так горестно, что ненароком подтвердил правоту Грейс.

Он в ужасе взглянул на нее, но она была спокойна.

— Нельзя знать наверняка, если не попытаться, — сказала она. — Пойду принесу ее адрес.

Грейс, сложив руки на груди, наблюдала, как он пытается втиснуться в пальто, не въехав локтем в какую-нибудь из картинок на стенах. Несмотря на усилия, он все же задел изображение овцы на утесе, и Грейс шагнула вперед, чтобы поправить рамку. Оказавшись вдруг так близко к ней, он вдруг устыдился собственной корявости и взял ее за руку. На мгновение все сказанные до того слова повисли в воздухе; ему надо было только сжать ее руку, и она утратила бы всю свою решимость. Какая хрупкая штука любовь, подумал майор: все решения принимаются и нарушаются в моменты, когда вдруг забываешь о здравомыслии. Она отстранилась.

— Будьте осторожны, майор, там лед.

У него был наготове остроумный ответ, но он сдержался.

— Вы потрясающая женщина, Грейс, — сказал он и, сгорбившись под порывами ветра и грузом собственных неудач, шагнул в ночь.