Я встаю, вытягиваю раздвижную ручку чемодана:
– Мой рейс.
Жюльен стоит прямо передо мной, не давая пройти:
– Ты ни с того ни с сего летишь в Париж, одна?
– Ну да. Какого черта, живем один раз и так далее. – Я натянуто улыбаюсь. Я обидела его, хотя и невольно.
– Это из-за того приглашения. И той правды, которой ты мне не сказала.
Зачем я вообще о ней брякнула?
– Не будь таким драматичным, – я взмахиваю морщинистой рукой, – ничего такого. А теперь брысь. Я позвоню…
– А вот и нет. Я лечу с тобой.
В этот момент в нем каждый разглядит врача – человека, который привык видеть кровь, кости, раны и спокойно лечить, исправлять то, что сломалось.
Фелиция забрасывает на плечо свой камуфляжной раскраски рюкзак и швыряет пустой стакан в урну – издалека, как баскетбольный мяч, так что он проваливается куда-то в глубину, отскочив сначала от бортика.
– Вот и убежала, растяпа.
Не знаю, какое чувство сильнее – облегчение или разочарование.
– Сидишь рядом?
– Учитывая, что билеты пришлось брать в последнюю минуту, нет.
Я беру чемодан и иду к симпатичной девушке в белоголубой форме. Она забирает мой посадочный талон, желает счастливого полета.
В посадочном рукаве меня неожиданно одолевает клаустрофобия. Дышать тяжело. Колесики чемодана не желают перекатываться через порожек.
– Давай помогу, мам. – Жюльен легко поднимает мой чемодан. Звук его голоса напоминает мне, что я все-таки мать, а матери не позволяется расклеиваться на глазах у детей, даже если дети уже взрослые, а матери очень страшно.