— С Жаком.

— А где Жак?

Мальчик целиком занят игрой. Не важно, где Жак; Жак — в игре. Мари-Лора сидит, упершись тростью в гравий, мальчик лихорадочно жмет на кнопки. Через некоторое время он ойкает, и телефон издает прощальное чириканье.

— У тебя все в порядке?

— Он меня убил. — Мишель постепенно возвращается в обычный мир. — Жак, в смысле. Я убит.

— В игре?

— Да. Но всегда можно начать снова.

В саду ветер сдувает с деревьев иней. Солнце греет тыльную сторону ладоней, под боком теплый внук — Мари-Лора целиком ушла в эти ощущения.

— Бабушка, а ты чего-нибудь хотела в подарок на двенадцать лет?

— Да. Книгу Жюль Верна.

— Ту, которую мне мама читала? Ты ее получила?

— Да. В некотором смысле.

— В ней очень много сложных названий рыб.

— Да, и еще кораллов и моллюсков, — говорит Мари-Лора со смехом.

— Особенно моллюсков. Чудесное утро, правда, бабушка?

— Замечательное.

Внизу на дорожках разговаривают люди, ветер в живой изгороди поет торжественный гимн, у входа в лабиринт потрескивают большие старые кедры. Мари-Лора воображает электромагнитные волны, которые входят в телефон Мишеля и выходят из него, примерно как описывал Этьен, только с тех пор их стало в тысячу, а то и в миллион раз больше. Потоки эсэмэсок, реки мобильных разговоров, телевизионных программ, электронной почты текут под домами и над домами, проходят между зданиями, между ретрансляторами в тоннелях метро и на фонарных столбах, между антеннами на крышах; реклама супермаркетов и печенья с двухслойной начинкой несется на космическую орбиту и обратно на Землю, десять тысяч «Я по тебе скучаю», пятьдесят тысяч «Я тебя люблю», оскорбления политикам, напоминания о встречах, реклама украшений, реклама кофе, реклама мебели и биржевые сводки летят невидимо над лабиринтом парижских улиц, над полями сражений и солдатскими кладбищами, над Арденнами, над Рейном, над Бельгией и Данией, над тем вечно меняющимся ландшафтом, который мы называем странами. И так ли трудно поверить, что души странствуют теми же путями? Что ее папа, и Этьен, и мадам Манек, и немецкий мальчик по имени Вернер Пфенниг летят в стаях, как цапли, крачки, скворцы? Что караваны душ невидимо проносятся наверху и, если хорошенько прислушаться, их можно услышать? Они летят над крышами, вдоль тротуаров, проходят сквозь твое пальто, рубашку, грудину и легкие и мчат дальше; воздух — библиотека и патефонная пластинка всякой прожитой жизни, всякой прозвучавшей фразы, и в нем по-прежнему отдаются все когда-либо сказанные слова.

Каждый час, думает она, из мира уходят люди, помнящие войну.