За час до наступления темноты я сунул ей пазл со словами:

– Я скоро.

Нацепив снегоступы, я отправился на поиски пропитания. Снег валил уже не так сильно, но от этого легче не становилось. Мир вокруг меня был погружен в безмолвие. Стояла оглушающая тишина.

Я не мог не задуматься о том, насколько изменилась моя жизнь. Ни телефонов, ни голосовой и электронной почты, ни пейджеров, ни вызовов по внутрибольничной связи, ни новостей, ни радио… Только потрескивание огня, голос Эшли и скрип когтей Наполеона по цементному полу.

Но я все равно не мог не напрягать слух…

Я шел полчаса и преодолел, должно быть, с милю, прежде чем набрел на склон с множеством следов. Весь снег был здесь перепахан. Я засел под осиной и стал ждать. Вскоре появилась лиса, улизнувшая еще до того, как я успел натянуть тетиву. Потом прибежала лань, но, почуяв меня, задрала свой смешной хвост, громко фыркнула, топнула копытцем и унеслась во весь опор. До меня дошло, что я выбрал не лучшее место для засады, не учтя розу ветров. Было и другое объяснение: животные чувствовали запах мыла. Охота оказалась более сложным занятием, чем по телевизору.

Уже почти стемнело, поэтому я решил посидеть еще минут пять. Прибежал кролик, запрыгавший от меня вниз по склону, потом вверх по противоположной стороне. После второго или третьего прыжка он почуял меня, но я уже выпустил стрелу – и не промахнулся.

Я возвращался к Эшли почти вслепую, ступая по своим следам. Наполеон опять убежал, Эшли уснула в кресле с пазлом на коленях. Я вскипятил воды, в последний раз заварил чай и сел рядом с ней, поворачивая кролика над огнем.

Когда я достаточно его прожарил, она проснулась, и мы стали медленно есть, тратя на жевание больше времени, чем обычно, и наслаждаясь вкусом. Кролика было мало даже для одного, не то что для двоих.

Вскоре вернулся Наполеон. Я успел всерьез к нему привязаться. Он был суров, но умел при необходимости проявить нежность и отлично о себе заботился. Он вошел, облизывая свою окровавленную мордочку. Его брюшко приятно округлилось. Он добежал до своего участка матраса, описал круг, повалился на спину и задрал кверху лапки. Я почесал ему брюшко, и он рефлекторно задергал одной лапкой.

– Хорошо, что он отъелся, – сказала Эшли. – Я уже за него беспокоилась.

Пока я любезничал с Наполеоном, из кармана моей рубашки вывалился диктофон. Заметив это, она сказала, не глядя на меня:

– Как долго не разряжаются батарейки!

– Я запасся ими в аэропорту.

– Как давно это было! Просто в другой жизни.

– Это верно.

– Такие же батарейки вы используете для своих трусов? – спросила она с улыбочкой.