Они сидели под лучами недавно взошедшего солнышка на каменных ступенях медресе. Мирдин вздохнул, когда Роб рассказал ему о том, как Мэри тоскует по церкви.

– Когда вы наедине, читай вместе с нею свои молитвы. А как только сможешь, увези ее к своему народу.

Роб кивнул, задумчиво глядя на друга. Мирдин возненавидел его, когда счел евреем, изменившим своей вере. Но с тех пор, как узнал, что Роб сам из чужаков, он показал всю глубину своей дружбы.

– А ты задумывался когда-нибудь, – медленно проговорил Роб, – о том, что всякая вера не сомневается, что Бог лишь на ее стороне? Мы, вы, мусульмане – все утверждают, что только их вера истинная. А не может быть, что все три наши религии заблуждаются?

– Возможно, все три по-своему правы, – ответил на это Мирдин.

Роба охватило чувство нежности к другу. Мирдин скоро станет лекарем и воротится к своим родственникам в Маскат, и Роб тоже отправится восвояси, став хакимом. Они уж точно никогда больше не свидятся. И, заглянув в глаза друга, понял, что Мирдин думает о том же самом.

– А в раю мы не увидимся?

Мирдин грустно взглянул на него:

– Я непременно встречу тебя в раю. Клянусь!

– И я клянусь, – улыбнулся Роб.

Они крепко пожали друг другу руки.

– По моим представлениям, жизнь отделяется от рая рекой, – сказал Мирдин. – И если через эту реку переброшено много мостов, велика ли для Бога разница, по которому из них пришел к Нему человек?

– Думаю, что невелика, – согласился Роб.

Друзья тепло расстались и поспешили каждый по своим делам.

Роб в хирургическом отделении сидел вместе с двумя другими учениками и слушал аль-Джузджани, а тот говорил об особой деликатности предстоящей операции. Он не стал раскрывать имя больной, дабы не ставить под угрозу ее репутацию, но объяснил, что это близкая родственница человека известного и могущественного, страдает же она раком груди.

С учетом серьезности заболевания было дозволено пренебречь религиозным запретом, называемым аврат: согласно ему никто, кроме мужа, не может созерцать тело женщины от шеи до колен. Врачеватели могут нарушить этот запрет, чтобы произвести операцию.

Женщину уже накормили опиатами, напоили вином и принесли в операционную комнату в бессознательном состоянии. Сложения она была полного, а из-под покрывала на голове выбивались седоватые пряди волос. Покрывало было наброшено свободно, все тело полностью одето, обнажены только груди – очень большие, мягкие, дряблые. Стало быть, больная уже не молода.

Аль-Джузджани велел каждому из учеников по очереди осторожно ощупать обе железы, чтобы знать, как выглядит опухоль груди. Собственно, ее было видно и без всякого пальпирования – хорошо заметный выступ на левой груди, длиною с большой палец Роба и в три раза толще.