— Еще? Как бы это сказать… полностью перестаешь доверять собственному телу. Обычно человек полагается на свой организм. Тот сам знает, сколько человек может, например, продержаться без сна. Вот эту самую уверенность и начинаешь постепенно терять.

— Еще? — Касуми заглядывала ему в лицо, будто говоря, что, пока он ее не убедит, она его не отпустит.

— Еще перестаешь полагаться на свои ощущения — не понимаешь, чего боишься, что ненавидишь. Видимо, оттого, что ты знать не знаешь, что такое смерть. Оно и понятно. Умирать ведь ни разу не приходилось. А еще начинают злить здоровые и потому беспечные люди. У самого-то у меня времени не так много осталось.

— Я тоже вас раздражаю?

— И вы тоже.

— Похоже, вы в своих ощущениях хорошо разобрались, — только и произнесла Касуми, продолжая рассматривать Уцуми.

— У меня смятения никакого с самого начала не было. Важно только, как я приму саму смерть.

Уцуми будто пытался найти подтверждение сказанному у себя в душе. «И при всем этом стоит другому человеку что-нибудь сказать, так сразу приходишь в смятение», — злорадствовало его второе «я».

— Понятно. Поэтому-то вы такой же, как и я.

Уцуми отвел взгляд.

— Ну, не знаю, как там у вас, но я пока смириться с реальностью собственной смерти не могу.

— Я тоже не могу смириться с реальностью потери дочери. Все четыре года не могу.

И это говорила Касуми, у которой блестят глаза, из которой бьет жизненная энергия? Может, что-то в его словах вдохновляет ее? Он умрет, а она будет продолжать жить. Уцуми разозлился.

— Может, стоит поиски прекратить. Заканчивайте вы с этим.

— И что? И что мне делать?

— Ну, этого я не знаю. Сами думайте.

— Есть такие вещи, о которых думай не думай, ничего не придумывается.

«Я психотерапевтом не нанимался!» Уцуми почувствовал, что ему ни до кого нет дела, он устало закрыл глаза. Касуми засобиралась уходить.

— Пойду приму ванну. Уцуми-сан, вы как?

— Я обойдусь.