Я снова звоню в колокольчик.
Настоящим облегчением для меня было узнать, что он разделяет желание Вивьен воссоединиться. Но сложно было догадаться, что он думает о ее нынешнем состоянии. Он принял известие о ее болезни стоически, как будто считал это неизбежным. Когда я рассказала, что она изображала Адалину, он кивнул и сказал:
— Она так долго была одна.
Мое терпение на исходе, я готова закричать, но внезапно мы замечаем силуэт худощавой женщины в конце коридора. Джио вскакивает даже раньше меня. Я не успеваю рассмотреть ее, замечаю только белые волосы и хрупкие плечи, прежде чем она исчезает за углом.
— Вот она.
Я не знаю, он это сказал или я. Но мы идем туда, Джио впереди, а я с трясущимися коленями и гулко бьющимся сердцем за ним.
Что увидит в ней Джио? Женщину, на которой женился, или ту, которую потерял? Кинозвезду или скорбящую мать? Жену, с которой ссорился, или ту, с которой занимался любовью? Кричащую на него мегеру или жертву, оплакивающую смерть их сына? Глядя, как Джио спешит вперед, я понимаю, какая вина давит на его плечи. Он сам подверг себя наказанию, не в силах вынести позора за то, что не смог рассмотреть в Изабелле существо, которым она была на самом деле.
Но все это больше не имеет значения. Не сейчас, когда до их встречи остались считаные минуты.
Позади нас раздается крик.
— Синьор, — пытается остановить его медсестра, — вам туда нельзя!
Джио толкает дверь, мы проникаем за нее и поворачиваем. Сразу несколько вещей происходит после этого. Во-первых, перед нами женщина с белыми волосами — она усаживается в кресло, и нам становится ясно: это не Вивьен. Но рядом с нами открыта дверь одного из номеров, а возле нее табличка: ВИВЬЕН ЛОКХАРТ.
Мы заглядываем внутрь, но ничего не можем понять.
Комната пуста, кровать не застелена.
Тишина.
Постель освещена зимним солнцем. Я вижу, как пылинки кружатся в столбе света. Где-то вдалеке лает собака.