— Ну как? — спросил я, входя в комнату.
Его глаза сияли.
— Это просто гениально, Гольдман! Гениально! Я знал, что мне нужны именно вы!
— Имейте в виду, пока это только мои заметки. Там есть вещи не для печати.
— Ну конечно, Гольдман. Конечно. Вы в любом случае будете читать корректуру.
Он велел принести шампанского, разложил на столе экземпляры договора и коротко напомнил его содержание:
— Срок представления рукописи — конец августа. К этому времени будут готовы суперобложки. Корректура и верстка — в течение двух недель, печать в сентябре. Выход книги предполагается в последнюю неделю сентября. Самое позднее. Отличный тайминг! Прямо перед президентскими выборами и примерно к началу процесса над Квебертом! Феноменальный маркетинговый ход, дорогой мой Гольдман! Гип-гип-ура!
— А если расследование к тому времени не будет завершено? — спросил я. — Как мне тогда закончить книгу?
Барнаски уже знал ответ, обоснованный его юридической службой:
— Если следствие завершится, тогда это документальная повесть. Если нет, конец останется открытым или вы сами его придумаете, и тогда это роман. С юридической точки зрения это безупречно, а читателям без разницы. И даже лучше, если следствие не закончится: всегда можно сделать второй том. Какая удача!
Он бросил на меня многозначительный взгляд; официант принес шампанское, и он пожелал открыть его сам. Я подписал договор, пробка хлопнула, все кругом оказалось залито шампанским, он налил два бокала и протянул один Дугласу, а другой мне.
— А вы не пьете? — спросил я.
Он с отвращением поморщился и вытер руки о диванную подушку.
— Терпеть его не могу. Шампанское — это просто для шоу. А шоу, Гольдман, — это девяносто процентов интереса людей к нашей продукции!
И он пошел звонить в
В тот же вечер, когда я ехал обратно в Аврору, мне позвонил Рот. Он был вне себя от возбуждения.
— Гольдман, результаты пришли!
— Какие результаты?