— Подумать только, — говорит Банти, — Элейн твоя ровесница, но у нее уже есть постоянный мальчик, и она копит деньги, чтобы ей было что положить в нижний ящик комода.

Меня тревожит, что Кейтлин занимается тем же самым — она недавно обручилась с мальчиком по имени Колин, который учится в лицее имени архиепископа Холгейта и надеется, что отец возьмет его в семейный бизнес (скобяную лавку). У Кейтлин есть обручальное кольцо с бриллиантом — она носит его на цепочке на шее под школьной блузкой.

Мы с Кейтлин разглядываем нижний ящик ее комода. Что у нее там? Четыре посудных полотенца ирландского полотна, плетенный из прутьев абажур для лампы и набор вилочек из нержавейки. Достаточно ли это прочное основание для брака? Я покупаю Кейтлин в подарок разделочную доску для пополнения нижнего ящика.

— Элейн очень разумная девочка, — продолжает Банти.

— Так что, ты не хочешь, чтобы я пошла в университет? — спрашиваю я.

— Нет-нет, конечно хочу, — торопливо говорит она. — Конечно, твое образование — это очень важно.

Но я вижу, что на самом деле она хочет выдать меня замуж и спихнуть с рук, сплавить ответственность кому-нибудь другому.

— Зачем нужен нижний ящик комода? — спрашиваю я у Кейтлин.

— Копить вещи на будущее, — не задумываясь отвечает она.

Что я положила бы в свой нижний ящик, если бы он у меня был?

* * *

Я охвачена воскресной послеобеденной летаргией и лежу на кровати, твердя про себя, как волшебное заклинание, список битв Пиренейской войны: Вимейру, Ла-Корунья, Опорто, Талавера-де-ла-Ренья, Сьюдад-Родриго, Бадахос, Саламанка — но тщетно, потому что через пять минут уже ни одной не могу припомнить. Очень жаль, поскольку на следующей неделе начинаются экзамены. Интересно, я сдам так же плохо, как когда-то Патриция? Почему она не придет и не спасет меня от этой отупляющей жизни?

Я бросаю заниматься, плетусь вниз, на кухню, поджариваю себе тост и съедаю его, лежа на ковре в гостиной; солнечные лучи падают на ковер через двери, ведущие на патио, и мне жарко, словно в духовке. Я нежусь на солнце, как ящерица, потом засыпаю, и когда просыпаюсь, не сразу понимаю, где я и что происходит. Я пытаюсь произнести вслух «тему», которую должна буду отвечать наизусть на экзамене по французскому, но, кроме «Paris — une ville très belle et intéressante»,[64] не могу вспомнить ни слова. «Такая способная к языкам Руби» даже по-латыни и по-немецки не может сложить ни единой фразы. Даже английский, мой родной язык, иногда мне изменяет, и я, пытаясь отвечать на уроке, обнаруживаю, что мой синтаксис превратился в кашу, а словарь — в абракадабру.